– Девчата, работа есть работа. Зря не говорите, сами знаете, как я вас жалею и понапрасну не гоняю, Бог свидетель.
И вправду: Мильдо был хорошим бригадиром – веселым, находчивым и жутким матершинником. Бригада его славилась тем, что в ней работали на совесть, но повеселиться были тоже не дураки по любому поводу.
На одном из сеансов в кино, смотрели индийский фильм, Кики встретились с дальними краснополянскими родственницами Парфеной и Деспиной Поповиди. Они только что переехали в Осакаровку из Шокая, крошечной станции, недалеко от Караганды. Сестры Поповиди хорошо знали семью Сарваниди. Но ничего о них не знали с сорок второго года, то есть с тех пор, как их самих выслали. Старший брат девчонок, восемнадцатилетний Феофан, довольно тесно стал общаться с Харитоном и Генералом: встречались на свадьбах, церковных праздниках, а теперь, с переездом, зачастил к ним в дом. Часами он мог рассказывать, как высылали греков с его родного поселка Краевско-Греческий. Сядет у Роконоцы за низкий, овальной формы стол, колени его длинных ног чуть ли не у головы и, если были слушатели, начинал свое повествование:
– Нам еще повезло, – говорил он. – Почему-то отца не посадили в 37-ом, а без всякого объяснения, нас выселили, отправили в Апшеронск. Вагон с высланными выгрузили, продержали сутки на вокзале, а потом вывезли на хутор «Дубинка». Дворов там было около восьмидесяти, ну и мы – семей тридцать греков.
– На что жили? – сурово спросил Самсон.
– На что жили? – переспросил Феофан и стал загибать пальцы, желая ничего не выпустить из виду:
– Сажали картошку, отец много плотничал, платили, конечно, копейки, но давали натурой, в основном, яйцами. Ели лебеду, крапиву, как и все соседи. В 40-ом вернулись назад и жили в Лекашовке до сорок второго года. Я успел закончить восемь классов греческой школы и меня перевели в русскую. Кстати, у нас учительница греческого языка была русской. Валентина Ивановна Капагеориди. Из любви к греку – мужу полюбила и его родной язык, выучила его и стала преподавать. Мы все ее любили, хорошая была учительница. В русской школе я проучился год и бросил учебу, помогал отцу, а потом пошел шоферить. Выучился у Георгия Федоровича Александриди ездить на грузовике. Может, знаете, наш веселый гармонист Савва Александриди – его сын. Сначала Георгий Федорович был учителем в нашем поселке. Помню, как я просился в школу, а он меня и моего друга не взял: мы были на несколько месяцев младше остальных. Ох и злились мы с Митькой Стефаниди. Даже не побоялись, взяли по камню и бросили в школьную дверь и тикать.
Феофан, видимо, стесняясь за тот свой поступок, стрельнул глазами на тетку Роконоцу. Та стояла спиной, месила тесто.
– Ну и что? Не поймали, за ухо не потаскали? – спросил с подковыркой Генерал.
– Нет. Но дома получил нагоняй. Кто-то передал отцу о кинутом камне. Вот… – Феофан выдержал паузу, вспоминая, что ж было потом. И снова потекло рекой его повествование:
– Ну, а потом, после школы выучился на шофера. Работал на «Студебекере», возил начальника госпиталя под номером 2116 Юрия Федоровича Продана, врача 1-го ранга. Там по дороге на Сочи, находится санаторий «Фабрициус», а рядом находился Главный Военно-Морской госпиталь Черноморского флота, где Продан и работал начальником. Тогда строили дорогу Дагомыс – Солоахаул, через поселки Дологохул, Бабакаул и другие. Так вот, вез я из Краснодара в тот раз полную машину груза: бинты, разные медикаменты и пишущие машинки. Немец прижимал, обстреливал машины с самолетов, но я проскочил. Вот Юрий Федорович и передал мне заранее приказ о моей ссылке.
Феофан опять остановился, задумался на мгновение. Он крепко сцепил пальцы рук и теперь внимательно смотрел на них. Руки у него все время были в движении: то подносил к лицу, то совал в норманны брюк или жакета, то барабанил по столу.
– По предписанию, я должен был оставить машину в Дагомысе, – продолжил он, – затем отправиться в Сочинский морвокзал и соединиться с родителями. Приезжаю туда, а они меня уже ждали. Там нас посадили на корабль «Аюдаг» и отправили в Баку. Утром мы были в Сухуми.
– Ну и как? Тяжело было плыть с непривычки? – тут же последовал вопрос от Самсона. Дед всегда расспрашивал таких рассказчиков прямо-таки с пристрастием и живым интересом. Слушал и всегда печально – сокрушенно качал головой.
– Сносно… Правда, пока плыли, немецкий летчик – разведчик разок обстрелял, но ничего, никто не погиб. Всю дорогу играли в турецкую игру с костьми – «Шеш-Беш».
Феофан смотрел чуть прищуренными глазами в сторону окна, как будто там видел, что происходило несколько лет назад.