Как будто начало получилось ладно. Дальше все пошло легко: написала со всяческими подробностями, как все произошло с самого начала, о том, как их семье тоже пришлось хлебнуть, когда вдруг им пришлось за два дня собраться и уехать из Красной Полны. Отец перевез семью туда в сорок четвертом году, так как Военкомат направил его Поляну делать дорожные работы. Спасибо, их предупредили в 49-ом, что они в списках среди греков, которых собирались выслать. Марица описала и то, как отец, любитель выпить, забыл про водку и два дня собирал семью, давая редкие, но грозные указания. За один день сговорился и продал за бесценок дом сыну соседа. Глаза его горели то ли от страха перед новой непонятной жизнью, то ли от ненависти ко всем вокруг. Обычно гостеприимный и разговорчивый он был тогда сам не свой. К счастью, сохранилось письмо с адресом дяди Кирилла, и он встретил их хорошо – недели две жили у него.
Слава Богу, отец нашел подходящий по их деньгам полдомика и, когда заселились туда, наконец, пришел в себя. В первый же день, уже, как хозяин дома напился так, что не мог проснуться сутки. Каждый вечер с тех пор он заводил одну и ту же пластинку: как хорошо жилось на Кавказе. Ничего не нравилось ему в Джамбуле: ни люди, ни климат, ни природа. Работать пошел туда же, где работал брат Кирилл, на стройку Химзавода. Приходил оттуда грязным, усталым и злым.
Материл он свою работу на чем свет стоит. Ну хоть платили ничего, а куда еще можно было пойти? Предлагали на «Бурул», камни ломать. Тоже не сахар. Не в том он возрасте. Там недолго и ноги протянуть. Так что, подвыпив после работы, отец долго рассекал руками воздух, энергично рассуждая о «прелестях» жизни в изгнании. Мать помалкивала. И его просила помолчать, боялась посадят непутевого мужа в тюрьму за такие речи.
Написала Марица подруге также о том, как приняли работать почтальонкой, благо опыт уже был. Описала, как лежа в кровати долгими вечерами, она вспоминала свою прежнюю жизнь и плакала. Казалось, теперь никогда не увидит милые ее сердцу места, не увидит любимую бабушку. Но Слава Богу, для их семьи все позади. Теперь они возвращаются и, может быть, они еще встретятся с Кики и Ирини там, на родном Кавказе.
Письмо было отправлено с припиской, что сама напишет ей следующее письмо, теперь, скорее всего, с другого адреса.
В заключение, ей тоже хотелось написать стихами, но уже не было никаких сил. Легла спать, но не спалось. Марице не верилось, что скоро – скоро увидит родные места, бабушку, парк, где она встречалась с Олегом Гильмановым… Вдруг вспомнилась вся ее жизнь с тех пор, как она себя помнила. Как было хорошо дома. С мамой, папой. Как помогала родителям с ранних детских лет. Вспоминались военные годы, когда солдаты день и ночь шли через их поселок под названием «Монастырь». Бывало, они ночевали и у них в доме, оставляя свои недоеденные пайки, и тогда их семья имела праздничный обед. Был период, когда не стало соли и мать просила бойцов оставить хоть несколько щепоток. Вспомнилось, ей было лет тринадцать, как с Красной Поляны спустились как-то в Монастырь женщины – гречанки, остановились у них переночевать. Шли они пешком к морю с ведрами, чтоб выпарить из морской воды соль. Две из них были просто изможденными и не могли говорить, третья была, видимо, покрепче:
– Ты не представляешь, Сима, каково без соли, – жаловалась она матери Марицы.
– Мы уже второй раз отправляемся на море. Кипятим ведрами, целыми днями. С ведра – чайная ложка соли. Хоть она и горькая, противная, но хоть спасает от глистов. Черви выходят из людей со всех дыр. Детей жалко. Соседский мальчик вырвал комом этой гадости, чуть не задохнулся, ели спасли.
Наутро мама ушла, оставив полную кастрюлю крапивного супа, наказав дочери накормить гостей. Одна из женщин подходила к кастрюле раз пять и все не могла наесться. Марица заплакала: кроме этого супа в доме ничего не было из съестного. А мама придет поздно вечером. Уже женщины стали ее ругать, а та припадала к своей тарелке и пила суп, как пьют чай. Наконец, она подняла свое измученное лицо, закатила глаза, перекрестилась:
– Докса то Теос! – Слава Богу! Я немного пришла в себя.
Уходя, она плакала и бесконечно повторяла слова благодарности за кушанье. Когда мама пришла и спросила, где суп, Марица опять заплакала и все рассказала.
– Ничего не плачь, я сейчас еще сварю, еще вкуснее, не плачь, – ласково успокоила ее мама.
Вспомнилось, как однажды мама послала ее за мукой. В их магазинчик привезли три мешка муки, и продавали по двести грамм. Мама подняла ее рано утром, занять очередь. Стояла осень, еще темно было, но народа у магазина собралось полно. Марица оказалась почти последней. Когда пришла ее очередь, продавать муку стали по сто грамм. В обратный путь она шла, когда спустились сумерки: в горах темнеет рано. Марица всегда боялась одна проходить Монастырский тоннель, хоть он и короткий. Прижала к себе драгоценный сверточек, с мыслями, что, может быть сегодня, мама сготовит что-нибудь вкусненькое, мучное. Мимо медленно на повороте проехали последние машины с солдатами и пленными немцами, которые работали на дороге, расширяя ее и взрывая крутые повороты, готовя к строительству электростанции на реке Мзымте.