У самого выхода из тоннеля ей послышались шаги, она остановилась, спряталась за каменной выемкой, присмотрелась. По дороге шли двое в солдатской форме, девушка и парень. Стриженная девушка держала в руке веточку. Шли они медленно и тихо переговаривались:
– Я слышал шаги совершенно ясно, – сказал солдат вполголоса.
– Мне тоже показалось, кто-то идет, – в голосе девушки слышался страх.
– Не бойся. В это время солдаты здесь по одному не ходят. А шаги были одного человека, а может, какая коза бродит?
Девушка приглушенно засмеялась:
– Было бы хорошо. Мы б поймали ее и сделали себе шашлык. Можно себе позволить после трехдневной голодовки.
– Тихо, – в голосе солдата звучала настороженность и опасение, – сейчас посмотрим, что это за существо притаилось в тоннеле.
Обнаружив Марицу, они отобрали у нее пакет, не обращая никакого внимания на ее крик и плач, быстро ушли в сторону кустов. Марица слышала, как трещали ветки, пока те уходили в гущу леса. Домой она пришла дрожащей и зареванной. Все рассказала маме, которая ее успокоила: по счастью именно в этот вечер у них остановилось трое бойцов и поделились своим хлебом и тушенкой. Мама и ей приберегла поужинать. На следующий день их постояльцы доложили своему начальству о случае с Марицей у тоннеля. Вечером этого же дня парочку поймали. Оказывается, дезертиры успели похозяйничать в чьем-то доме, украли кое-что съестное. Теперь они стояли без ремней, со связанными руками и смотрели пустыми глазами на окружающих. Марицу привезли на опознание. Да, это были они. Когда она ехала туда на машине, как свидетельница, то отчетливо ощущала в себе мстительное чувство, дескать «ага, попались, будете знать, как обижать людей».
Теплый осенний ветерок по ходу приятно обдувал лицо и на душе было радостно, что справедливость восторжествовала. Но теперь, когда она увидела небритого, такого молодого, совсем мальчишку, солдатика и растрепанную, красивую, страшно бледную, с блуждающим взглядом девушку – солдатку, сердце у нее сжалось. В голове пронеслось: «Неужели их убьют? Таких молодых. Ведь они так хотят жить!»
Марице было не по себе видеть их потерянный отрешенный взгляд, которым они иногда оглядывали толпу, как бы ища у них спасения. Наверное, Марица никогда не забудет эту парочку. Отца в самом начале войны мобилизовали в солдатскую роту, обслуживающую Краснополянскую дорогу. На следующий день он, как раз попал домой на несколько минут и сообщил, что дезертиров расстреляли в тот же вечер.
Жуткие воспоминания! Как ни пыталась Марица отделаться от них, они упорно лезли в голову. Положила подушку на голову, представила, что вот она снова со своей бабушкой в Лесном, как ей хорошо с ней. Вдруг, видимо уже в полусонном состоянии, ей пригрезились малорослый Костас и длиннющий Савва, оба нашептывали ей, что-то в оба уха, а что – непонятно. Закукарекали первые петухи, когда, наконец, Марица заснула крепким сном. Утром, отец, чертыхаясь, еле разбудил ее: пора было ехать на вокзал. Загрузили арбу своими узлами, распрощались с женой соседа, хозяином арбы, родители перекрестились, а следом с ними дети и затем отправились медленным ходом к поезду.
С ними, в одном вагоне, оказался молодой, очень симпатичный, а точнее, просто красавец – сероглазый грек Сидеропуло Харлампий. Все сразу стали его называть уменьшительно – Харик. Он ехал в Анапу к ожидающей его невесте, но так влюбился в веселую хохотушку Марфу, что начисто забыл о той, за кем ехал. В Москве на вокзале, когда ждали поезд «Москва – Адлер», Харлампий, конфузясь, и всячески перегибая в руках свою кепку попросил внимания и дрогнувшим голосом сказал:
– Ну вот, дорогие родители Марфы, – начал он, волнуясь, глядя себе под ноги, – вот, пока мы еще здесь, хочу сделать предложение Марфе сейчас, в Москве, и попросить вашего родительского благословения.
Марфа в тот момент, что-то жевала, услышав предложение Харика, она поперхнулась. Все кинулись стучать ей по спине.