Веселись от души. Те, кто наблюдал свадьбу стоя, тоже активно развлекались песнопениями и танцами, а некоторые посмелее и понаглее, подбирались со своими кружками и набирали брагу из фляг сами. Уже и туфлю невесты украли, уже уплатили за нее дружки жениха и туфлю вернули назад, уже были сказаны приветственные речи всеми желающими родственниками. Роконоца утирала слезы концом косынки. Хмельной дядька Мильдо одергивал ее, подмигивал Кики и ободрительно улыбался. Его дочь Элени была кумой и сидела рядом с невестой. Кики ниже опускала голову. Стеснялась. Веселая, упитанная младшая сестра Ирини то и дело подходила к ней, что-нибудь поправляла, сообщала последние свадебные известия, играла еле заметными ямочками щек и уходила с подругами. Кики завидовала ей: «Хорошо ей. Целая деваха, а до сих пор играет в детские игры. И хоть бы хны. Свободная птица. И почему она в ее возрасте так не бегала, как салахана? А когда ей было? Все убирала, да смотрела за детьми. Теперь вот замуж. Что ее ждет в новой жизни?»
Кики остро пожалела себя. Слезы навернулись на глаза. Ирини опять подскочила к ней.
– Ты что?
– Что?
– Глаза у тебя на мокром месте.
– Разве? – Кики сделала вид, что хочет поправить фату. Сестра уже встала так, что никто не видел ее лица. Быстро смахнула сестре слезы своим платочком.
– Откуда у тебя такой беленький платочек, – подозрительно спросила Кики, сквозь слезы.
– А это ж родители Ваньки подарили мне, помнишь?
– А-а-а-а, – как не помнить, улыбнулась многозначительно Кики.
Ирини сделала большие глаза:
– Ну и молодец, что помнишь. Сиди, скоро уже расходиться будут. Устала уже, не-бойсь.
– Устала, – ответила жалобно Кики. Так ей уже хотелось, опереться спиной обо что-нибудь. Уже какой час сидит на этой табуретке. Подошла улыбающаяся Мария:
– А как жених? – спросила она, обращая вопрос Илье. Тот посмотрел на нее, как на чумную, выпятил губу и ничего не ответил. Кики украдкой посмотрела на него. В сущности, она его видела третий раз в жизни. Первый раз – когда сватался, второй раз, когда он приходил к ним домой с братом поговорить по-поводу свадьбы и вот теперь. Сердце ее учащенно билось. Было страшно и вместе с тем хотелось новой красивой жизни, где бы муж любил ее, а она его. Ей так хотелось хорошо зажить с этим симпатичным парнем, всем на зависть, как в ее любимых индийских фильмах с Радж Капуром.
Работать в школе было интересно. Пелагея Степановна, Палаша, как ласково называли завуча школы, вдова с десятилетним стажем, троюродная тетка Анастасии Андреевны, была очень внимательна к ней, помогала везде, где надо и не надо. К Насте относилась трепетно и посвящала во все свои насущные проблемы. Еще больше сблизившись теперь, как коллеги, за короткое время племянница узнала все душевные тайны Палаши: та в свои сорок четыре года была влюблена в холостяка – учителя физики и математики.
– Ну, тетя, Иван Никифорович же косит на один глаз, и даже очки не могут скрыть этот дефект, – удивлялась племянница.
– И этот косой глаз я тоже люблю, – вздыхала Пелагея Степановна, сверкая глазами и печально прижимая руки к груди.
В школе не доставало учителей, и завуч порекомендовала племянницу тем более, что та училась в педучилище, а ныне находилась в академическом отпуске. Пелагея Степановна сообщила некоторым коллегам шепотом, что отпуск, видимо, взяла из-за беременности, хотя внешне было совсем незаметно. Так Анастасия Андреевна стала учительницей музыки и немецкого.
В коллективе учителей ее встретили хорошо. Директор баловал ее неожиданными посещениями часто вместе с Пелагеей Степановной. Уроки музыки и пения проходили весело и ровно. Дети, особенно в младших классах, с удовольствием распевали с молодой учительницей детские и пионерские песни. Первую песню ко дню Советской Армии она разучила со своими пионерами очень быстро, выучила и пела вместе с ними с самым настоящим воодушевлением.