«Готовить умею, — перечисляла девочка. — В доме прибраться, затопить, дров принести — все могу. Постирать, подушки взбить, матрасы перетрясти… Все-все-все буду для нее делать!»
Она ускорила шаг. Да, надо убедить бабушку! Только не ныть. Они поговорят, как взрослые.
Бабушке наверняка тоже невесело оставаться одной!
Возле самой опушки ей показалось, что в кустах кто-то есть. Ветки качались слишком поспешно. И трава примята.
Девочка нахмурилась и ускорила шаг.
У калитки быстро обернулась. Нет, никого. Показалось.
Она постучала, нагнулась, входя, чтобы не удариться о низкую притолоку. Бабушка сидела в кресле. При виде внучки она отложила вязание, и грустная улыбка скользнула по ее губам.
Все мысли о «взрослом» разговоре вылетели из девочкиной головы. Она упала перед старухой на колени и горько зарыдала.
— Не нужно плакать, дитя мое, — голос мягкий, но отчужденный. — Ты уезжаешь не навсегда.
— Б-бабушка… — девочка заикалась от рыданий. — Умоляю, разреши мне остаться!
— Что?
— Пожалуйста! Не прогоняй меня! Я научусь такие же пирожки печь! А сама ни одного не съем, вот те крест, пусть у меня рука отвалится, если откушу хоть кусочек!
Ей показалось, что бабушка сказала что-то про мать.
— Она будет с ним счастлива! — всхлипнула девочка. — А я с ними — несчастна. Мое место здесь!
Она подняла заплаканное лицо к старухе.
Но что это — бабушка улыбается? Смеется над ней, в такую минуту?!
— Не поеду! — выкрикнула девочка отчаянно. — Ни за что! Вы меня не заставите! В трактир наймусь, полы буду мыть… Я… Я…
Она уткнулась в подол и заревела. Кому она нужна в трактире!
Зашуршали юбки, скрипнуло кресло, и теплые руки с силой обняли ее.
— Чш-ш, дитя мое. Вытри слезы и посмотри на меня.
Бабушка встала. Девочка, шмыгая носом, следила за ней.
— Ты никогда не спрашивала меня про шапочку, — задумчиво сказала старуха.
— Я думала, это что-то вроде оберега. Ты ведь сама связала ее.
— Оберега? — бабушка усмехнулась. — Пожалуй. Больше этот оберег тебе не понадобится.
Девочка недоуменно уставилась на нее.
— Настала пора мне кое-что тебе показать… — сказала старуха и выпрямилась во весь рост.
Лесоруб заметил девчонку еще на поляне. Еще бы не заметить, когда красная шапка видна издалека! Ходит в ней, как дура, круглый год, и зимой, и летом. Говорят, чокнутая бабка заставляет. Пригрозила родной дочери, что лишит наследства, если малышка хоть раз окажется в лесу без этой красной штуковины на голове.
Он следил из-за кустов за девчонкой. Вылитая бабка в молодости! Родная дочь и та меньше похожа на старуху.
Ох и запах из корзины! Не то что живот, челюсть свело от голода, он ведь с полудня-то не евши. А скоро уж и солнце садится. Отобрать бы у нее корзинку — вот и ужин.
Если бы он не побаивался гнева старухи, так и поступил бы. Но ведь малютка узнает его.
И тут в голову дровосека пришла отличная идея. Девчонка зайдет в домик и поставит корзинку на стол. А стол где? — у окна! А у окна кто? Он, собственной персоной! Хвать корзинку — и тикать. Они и не догадаются, кто это сделал.
Дровосек даже засмеялся от удовольствия. Умен он, что ни говори! Не каждый сможет так запросто разжиться пирожками.
Когда девчонка скрылась в доме, он торопливо подбежал к окну, пригибаясь. Кажись, не заметили.
Дровосек осторожно привстал. Где ж корзинка-то?
— Бабушка, почему у тебя такие большие глаза?
Это девчонка пропищала.
Вот еще, большие глаза, скажет тоже! Обычные старушечьи глазенки, узенькие, серенькие, припухшие.
— Чтобы лучше видеть!
Услышав второй голос, дровосек вздрогнул. Эт-то еще что такое?!
— Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?
— Чтобы лучше слышать, — так же хрипло ответили ей.
Дровосек, похолодев, осторожно заглянул в приоткрытое окно. От увиденного волосы его зашевелились. Он дернулся обратно, стискивая челюсть, чтобы не стучала.
Матерь божья, матерь божья, матерь божья….
— Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?
Раздался глуховатый лающий смех, от которого дровосека бросило в ледяной пот. Господи и святые угодники, спасите и сохраните!
— Да уж не для того, чтобы пирожки жевать!
Что-то ударилось об пол, послышался хруст, стон, и вдруг девочка завизжала — высоко, на одной ноте. Дровосек обхватил голову руками и съежился под окном. Бежать бы — вот только он даже пошевелиться был не в силах, будто окаменел.
Визг оборвался. Его сменил хрип.
— Что… со мной… — девочка как будто выталкивала слова из глотки. Он не узнавал ее голос.