— Крепись, друг мой. Мы все теряем в этой войне своих близких и родственников.
— Он был героем, — совсем по-детски всхлипнул Борька, утирая скупую мужскую слезу. — Как он умер?
— Был отравлен каким-то новым газом. Нацисты разрабатывали его, но, по слухам, сами стали жертвой своего же эксперимента. Налёт нашей авиации разбомбил там цистерну с цианидом. Вот все и подохли. Но Алексей с пилотом были уже мертвы незадолго до этого. Вечная память вашему героическому другу! Его наградят посмертно. Николай Сидорович позаботится, чтобы разыскали и подняли все его документы.
С этими скорбными словами ушел. В избе шумно ужинали. Собрался весь штат нашего бюро. Королев, Костиков, Яковлев, Ильюшин, Лавочкин, еще пять ведущих конструкторов страны — весь цвет инженерной техники собрался сегодня внутри. Из соседней комнаты доносился голос Ильи Федоровича. На проводе была Москва.
К крыльцу спустился мой помощник, майор Гранин. Он уже встал, выздоравливая от простуды. Пришлось рассказать и ему. Алексея майор не застал, как, впрочем, и моего первого помощника-писаря Семена. Но из постоянных наших с Борькой бесед и воспоминаний, любил и уважал Лёшку заочно. Все мечтал когда-то встретиться с ним, никогда не верил, что тот пропал бесследно. И вот теперь наш Лёха нашелся. Но, увы, не в том качестве, как мы мечтали втроем.
Немного посидев, покурив, мы примкнули к остальным нашим коллегам. За столом царило веселье. По рукам передавались кружки, по кругу ходили чертежи и эскизы.
Следующий день прошел в работах и планах на будущее. Развивали внедрение в войска новый проект корзин для БПЛА. В ангарах трудились три десятка специалистов-техников. Обедали в общей столовой. Играл патефон. Погода стояла чудесная.
— На неделе запустим твою разработку в производство, — отчитался Павел Данилович. — В Москве уже знают. Звонил Мехлис. Илья Федорович послал его вежливо ко всем чертям, — с хохотом доложил майор. — Представляешь? Все никак не может простить нашему начальнику, как тот отфутболил его из КБ, когда тот приезжал с проверкой.
— Это когда мы с Борькой скрывались у союзников?
— У них самых, родимых. Когда вы чуть не выкрали фон Брауна.
— Помню. И что хотел Мехлис?
— Рвался к нам с повторной проверкой. По словам Власика, вымолил у Политбюро разрешение на второй рейд.
— И что? Разрешили?
— Какое там! — хохотнул Гранин. — Николай Сидорович как узнал, сразу обратился к Сталину. Хозяин понял, что нас отвлекать всякими проверками и рвением Мехлиса угодить Политбюро, себе дороже. Нарушится весь ход работ, воплощение проектов в жизнь. Поэтому отказал. Не помог даже Берия. У него сейчас другие заботы — атомные. Он курирует Келдыша с Курчатовым. Параллельно нам идут.
— Я знаю о них из истории. Великие люди своей эпохи. Оба со временем станут трижды Героями Социалистического Труда. И тот и другой, кстати, знакомы с нашим Сергеем Павловичем Королевым.
— Так точно. Он мне когда-то говорил об этом. Гордился.
Подскочил Борька. После вести о Лёшке ходил понурым, но нам удалось вернуть его душевное состояние. В конце концов, Илья Федорович правильно сказал: «На этой войне мы все теряем кого-то своих родных и близких».
— Ну, ты веселый интересный, — как всегда залихватски хлопнул меня по плечу. — Слыхал? Мехлис-то бес паршивый, снова рвался сюда с проверкой.
— А ты откуда узнал? — удивился майор. — Ну, положим, я встретил начальника, и он мне признался. Я ведь, как-никак помощник Сани. А ты, боец, простой телохранитель. Охрана. Тебе не положено.
— Да? Тогда откуда я, по-твоему, знаю?
— Что? Тоже насел на Илью Федоровича?
— Конечно! Кто будет охранять Саню, когда нагрянет проверка? Не ты же! Понимать надо, товарищ майор, сожравший документы со снегом! — и рванул дальше.
Гранин проводил его отеческим взглядом.
Потом был ужин.
Шутили. Смеялись. Делились анекдотами. И вот здесь, уже набирая воздух для хохота, я вдруг увидел, как в комнату стремительно вошел Илья Федорович.
Ильюшин, Королёв, Яковлев и Лавочкин одним разом обернулись к куратору.
— Загадка, товарищи коллеги, — заявил он. — Позвонил только что Власик Николай Сидорович.