Получив в аптеке выписанные на больницу лекарства, Иван Палыч сложил все в импровизированный багажник верного своего мотоциклета марки Мото-Рев «Дукс» образца одна тысяча девятьсот четырнадцатого года. Погрузил и поехал в Комитет, в Управу…
Секретарь, Ольга Яковлевна, оторвавшись от вечного своего «Ундервуда», встретила доктора газетными новостями.
— А, Иван Палыч! Про расстрел демонстрации слыхали?
— Что, опять?
— А еще в городе облавы! Говорят, из тюрьмы кто-то сбежал.
Ольга Яковлевна так и не менялась с момента первого их знакомства. Узкое скуластое лицо, сросшиеся брови, пенсне на длинном, с горбинкой, носу. Прическа в стиле «я у мамы вместо швабры», громкий, что у дьякона голос и вечная папироска во рту.
— Воскобойников сказал — гарнизон у нас разместили, — выпустив дым, продолжала секретарша.
Павел Ильич Воскобойников был председателем уездного Комитата, по сути — первым лицом.
— Целую роту! — Ольга Яковлевна бросила окурок в пепельницу. — А командует — капитан Верховцев, Николай Николаевич. Молодой совсем!
Слово «молодой» в устах секретарши означало — не старше сорока пяти лет.
— А вы как с Анной Львовной? Когда поженитесь?
— Так осенью же!
— Вот это — хорошо.
Снова закурив, Ольга Яковлевна мечтательно прикрыла глаза:
— Ах, помнится году в девятьсот третьем… А, впрочем, не важно. Иван Палыч, ты зачем зашел-то?
— Так за жалованием же!
— Ах, да, да… Получите, распишитесь! Эх… — секретарша выпустила дым и пожаловалась. — Вчера мыло туалетное покупала. Ну, знаете, розовое такое… «Заря»… До войны двадцать копеек стоило. А нынче, думаете, сколько?
— И сколько?
— Три с полтиной! Так что забирай, Иван Палыч, свои триста пятьдесят и ни в чем себе не отказывай! Да, учитель-то ваш, Рябинин, так до сих пор и не нашелся?
— Нет, — покачал головой доктор, невольно сжав кулаки.
— Плохо! Скоро учебный год… Чарушин сказал — ищет, но… Мало ли, Иван Палыч, увидишь подходящего человека — так ты дай знать! — Ольга Яковлевна выпустила дым и вздохнула. — На худой конец, сошел бы и какой-нибудь студент. Или курсистка. Ах, жаль, Анна Львовна занята…
Поучив жалованье (или, как стали говорить — зарплату), Иван Палыч покатил на почтамт. Было не совсем по пути, но — мало ли, письма? Пока еще почтальон их до Зарного донесет…
Войдя и отстояв небольшую очередь — «хвост», доктор склонился к окошечку:
— В Зарное что-нибудь есть?
— А, Иван Палыч! — сотрудник оказался знакомым. — Как там Викентий поживает телеграфист?
— Да живет себе помаленьку.
— Ну, поклон… Зарное… Зарное… Ага… вот! Одно — отцу Николаю, второе — некоей Гробовской А. Ф…
— Гробовской? Давайте!
Письмо было с фронта, на казенном сером конверте зеленоватый штамп — «Из действующей армии». От Алексея Николаевича, так… Первое письмо! Интересно, что пишет? Ну, Аглая расскажет, поделится… То-то радость!
— Отцу Николаю тоже, пожалуйста, передайте! — попросил почтовый служитель. — А то пока от нас довезут…
На углу Липовой и Первой Дворянской образовалась самая настоящая пробка! Экипажи, пара легковых автомобилей, грузовик, крестьянские подводы — все двигались едва-едва, а иногда и вообще останавливались.
— Что там такое-то? — заглушив мотор, поинтересовался доктор у стоявшего рядом извозчика. — Неужто, сбили кого?
— Не, господин, не сбили-с, — тряхнув бородой, отозвался возница. — Патруль! Эвон, солдатики-то! Проверяют… ищут кого…
Все же очередь, или, как тогда говорили — «хвост», понемногу продвигалась, и вот Иван Палыч уже смог разглядеть импровизированный шлагбаум, рогатки и патрульных. Двое рядовых, видать, из недавно призванных и еще не успевших попасть на фронт, усатый унтер с солдатским «Георгием» на груди и высокий офицер с бледным, каким-то неживым, лицом и чистыми погонами капитана.
Перед ними как раз остановилась пролетка с понятым верхом, запряженная парой гнедых…
— Господа, прошу выйти, — вежливо приказал капитан. — Ваш документы…
— Ой, господин хороший! Да какой у крестьянина документ?