Маша, ее мама и я как-то все вместе только сейчас сообразили, что я в летнем платье, хотя на дворе зима! Не знаю, что думают они, но я думаю, что я растяпа получше Маши! Отправиться в зиму так налегке!
— Ты что, в нашем доме живешь? — нерешительно спрашивает Маша. Я мотаю головой, но что отвечать, не знаю.
— Тебя на улице обокрали? — понизив голос, выясняет женщина.
— Да! — подхватываю я. — Обокрали! Подошли какие-то бандиты и раздели.
— А босоножки? — ещё сомневаясь, спрашивает Маша.
— А босоножки у меня с собой были, я их… только что из ремонта забрала! — вдохновенно сочиняю небылицы.
— Американские, наверно? — разглядывая босоножки, неодобрительно спрашивает Маша.
Сама она в чёрных мальчиковых туфлях, из которых выглядывают тёплые вязаные носки.
— О чём мы говорим, Маша! — суетится её мама. — Надо о ней позаботиться. Шутка ли, карточки нашла!
И через некоторое время я была одета: зелёный растянутый свитер, узковатая юбка (я немного полнее Маши) и очень странная обувь.
— Одевай-ка бурки, — сказала Машина мама и дала мне тряпочные валенки. Хоть ноги у меня порядком озябли, я всё-таки эти бурки внимательно рассмотрела: между двумя слоями тёмно-синей толстой материи проложен слой ваты, и всё это прострочено через некоторые промежутки на швейной машинке. Удивительно тёплая вещь!
На печке что-то зашипело. Оказывается, вскипел чайник, вода пролилась на раскалённое железо, и белое облачко пара потянулось к потолку.
— Чаёк будем пить! — суетится Машина мама. — Даже хлебушка чуть осталось от вчерашнего пайка.
Вот уж чаю напьюсь! На целый год, наверно.
С полочки, аккуратно застеленной салфетками, вырезанными из белой бумаги, на стол, покрытый чистой клеёнкой, перекочевали чашки с голубыми плывущими лебедями. Тоненькой струйкой бежит в чашки заварка — бледно-жёлтая, и запах необычный.
— Соседка научила, — с гордостью поясняет женщина. — Морковочку на сковородке провялить, даже мороженую, а потом кипяточком обдать и пусть настоится. Не пустая вода, с заваркой.
Руки её бережно развернули маленький бумажный пакетик, и в каждую чашку она насыпала понемножку белого порошка.
— Сахарин, конечно, не сахар, но где теперь сахару взять?
Машина мама ловко разрезала маленький ломтик хлеба на совсем малюсенькие кусочки.
— Чай, девочки, будем пить вприглядку.
На ломтик хлеба, на самый краешек, женщина кладет микроскопический кусочек чего-то тёмного и поворачивает этот бутерброд так, что он оказывается на дальнем конце ломтика.
— Ешь осторожней, — протягивает она мне бутерброд, — чтобы приглядка не свалилась. А когда дойдёшь до колбаски — зажмурь глаза и жуй долго. Чтобы не сразу проглотить.
Хлеб прилипает к зубам, а колбаса, которую я жую, пахнет лекарством. Чай горчит.
Машина мама, поглядывая на нас, достаёт из шкафчика две небольшие картофелины и начинает их медленно чистить. Тоненькая, почти прозрачная шкурка растянутой пружинкой опускается к столу.
— Сегодня у нас будет суп с картошкой! — торжественно произносит женщина. — Картошка — Наташеньке.
Наташенька — маленькая молчаливая девочка — прихлёбывает чай и совсем как взрослая следит, чтобы не свалилась «приглядка».
Маша тихонько поясняет:
— Мама обменяла своё красивое зимнее пальто с пушистым воротником на картошку. И теперь ходит в телогрейке.
— На ведро картошки! — поправляет её мама. — Целое ведро! Спасибо, соседка помогла. А в телогрейке мне даже теплее!
Может быть, телогрейка и греет тело, но мне кажется невероятным: обменять прекрасное зимнее пальто на ведро обыкновенной картошки!
На печке в маленькой кастрюльке забулькал суп, и я уже стала подумывать, не пора ли мне уходить от гостеприимных хозяев, как в дверь сильно застучали.
— Там открыто! — крикнула Машина мама, и в комнату стремительно вошла невысокая женщина, крест-накрест перевязанная серым шерстяным платком.
— Наталья Сергеевна, скорее собирайтесь, на складе дрова выдают, — торопливо сообщила она.
— Ах ты, боже мой, а я собралась суп варить! — засуетилась Наталья Сергеевна.
Соседка деловито заглянула в кастрюльку.
— Так он уже покипел немного. Придёте, доварите. Как бы не прозевать дрова-то. Ну, я побежала!
И она скрылась так же быстро, как и вошла.
— Я с вами! — сказала я. — У меня всё равно сейчас никого дома нет.
Наталья Сергеевна не очень возражала, а Маша была рада: вместе веселее.