- Как бы нас самих не порубали, - вякнул кто-то.
- Струсили? Надо было дома за печкой сидеть! - закричал Горшечников. - Вся армия дерется, а вы решили под копну закопаться?!
Бойцы зашумели.
- Ты, парень, не ори, - сказал Хмуров. - Дело тут ясное, надо идти в атаку. Однако как бы людей зря не погубить.
- Никто на войну не гнал, - отрубил комиссар. - По доброй воле пошли.
- Если мы так оставим смерть товарищей, будем последними подлецами! - рявкнул Чернецкий.
- Отомстить надо, - сказал Лютиков стеснительно.
Красноармейцы согласно загалдели.
- Шабаш, - закончил Север. - Завтра на заре выступаем.
Утром отряд выстроился на улице. Бойцы сидели в седлах прямо, их лица дышали отвагой и жаждой мести. Отряд вылетел за околицу села, оставив позади разорванный собачий лай; с разгона промчались через обмелевшую реку.
- Товарищи! - крикнул комиссар, осаживая Воронка. - Нас мало, будем брать не числом, а наскоком!
Поднялись на пригорок. Снизу, с дороги удивленные крики - не ждали. Однако бойцы опытные, вмиг собрались, поскакали навстречу.
«За волю-ю-ю!!!»
Затрепыхалось по ветру черное знамя.
«За счастье народное!» - закричал слева от Гарьки Дигорев.
«Ура!!!»
Отряд дрогнул и пошел вперед, двигаясь все быстрее и быстрее.
Две волны лошадей сшиблись, заплясали молнии шашек над белой пеной папах.
Гарька пригнулся. Шашка свистнула над ухом и вошла в шею Дигорева, смахнув Сидору голову с плеч.
Горшечников закричал от ярости и горя, вышиб врага из седла, да поздно - Сидора было не вернуть.
Впереди, в гуще сражения - комиссар, рядом на белом коне Чернецкий. Кудрявая грива полощется по ветру, шея и под пулями не гнется - легко ей нести бесшабашную, недумающую голову. Бок о бок с ним бьется помполит Лютиков, зубы щерит по-волчьи, стекла пенсне горят кровавым огнем, маузер щелкает, как орехи, буйные казацкие головы.
Вынесся навстречу помполиту красноармеец Горшечников - уставилось черное дуло Гарьке в лоб.
- Это ж я, товарищ Лютиков!
Не слышит помполит. Подоспел комиссар, хватил помполита по руке - выстрел ушел в воздух.
- Ишь, лютый!
Нахлынули казаки, унесло Севера с Лютиковым.
С пригорка застрочил пулемет. Буланая гарькина Молния споткнулась, точно налетела на преграду, рухнула головой вперед. Горшечников грянулся оземь, съежился, колобком выкатываясь из-под копыт.
Поле будто ветром выдуло. Пулемет бился в истерике.
- Погибаем! - завопил кто-то рядом. - Порубит нас казара! Тикаем, братцы!
Гарька не глядя выстрелил в раззявленный мокрый рот и, пригнувшись, побежал вперед, укрываясь за лошадиными трупами.
Пригорок с пулеметом совсем рядом, очереди рвут воздух над головой.
Низенький человек в белогвардейском мундире со споротыми погонами с невнятным криком набежал на Горшечникова. Гарька саданул его прикладом в грудь. Офицер упал. Гарька бросил его - колоть лежачего было противно.
Следом бежали красноармейцы. Пока они дрались с казаками, Горшечников всадил пулеметчику в голову пулю, выстрелом перебил цепь, которой тот приковался к пулемету.
Подоспевшая Георгина заняла место убитого.
- Справишься? - спросил Гарька.
Георгина кивнула, разворачивая «максим».
В кровавой круговерти Горшечников увидел прилизанную голову Злоклятова, вынул шашку из руки мертвого казака и нырнул в гущу боя. Несколько раз он терял врага, однако его вело чутье: выскочил прямо на корнета, вышиб браунинг из руки, опрокинул на землю. Жалобно морщась, Злоклятов смотрел на Горшечникова снизу, будто не верил, что Гарька опустит шашку.
- Контра! - рявкнул Горшечников, распаляя себя.
- Берегись! - из-за казацких спин вылетел Север на Воронке.
Сухо хлопнул маузер в его руке. Гарька увернулся от падающего на него одноглазого есаула, глянул по сторонам - Злоклятова как корова языком слизнула.
Вдали закричал Пасюк, собирая вокруг себя уцелевших. Банда собралась в кулак и, огрызаясь выстрелами, двинулась по тракту. Поредевший отряд Севера не преследовал их, добивая не сумевших добраться до своих казаков.
Горшечников бросился на кривого бандита, только что располовинившего красноармейца. Тот оскалил зубы и поднял руку.
- Бомба!
Взрыв, грохот, желтое пламя. Отброшенный взрывом, Гарька смотрел на небо, в котором кружились хлопья пепла и черные клочья человеческих тел. Потом небо опустилось, шлепнулось Горшечникову на лицо, как огромная жаба, и все померкло.
Как очнулся, увидел у самого носа пару сапог. Лязгнули шпоры.
- Живой? - спросили сверху.
Гарька закашлялся и сел.
- Живой, - заключил комиссар.