— Учитель, — сказал Том, когда Гудфельд ушел, — когда мы встретимся с вашим другом Степпльтоном в Дувре, куда нас отвезет его самолет?
Гарри Диксон расстелил на столе карту Ирландии и показал черную точку, оставленную в прошлый раз кончиком пера.
— Вот это место, Том. В окрестностях есть неплохое место для посадки, как вы можете убедиться сами.
— В чем наш интерес в этом заштатном городишке?
— Это родной город Джека Салливана и Доры Старбатт, парнишка!
Час отъезда приближался. У тротуара остановилось такси, заказанное по телефону.
Стоящий в нескольких метрах от них мистер Шепферд остановил другое такси. Потом оно двинулось вслед за автомобилем, где сидел сыщик.
Гарри Диксон радостно потирал руки…
Последний акт
Гарри Диксон испытал некоторое волнение, узнав ту обстановку, которую так тщательно описал Джон Элсландер.
Выбравшись из самолета, сыщики дождались ночи, чтобы добраться до города.
Они увидели маленький спящий вокзал и скупые огни длинной зловещей улицы, потом безлюдную улицу и, наконец, маленький извилистый переулок.
— Я не стал дожидаться полной темноты, — заявил Диксон, — потому что мне надо кое-что увидеть в этом городке.
В нескольких десятках шагов от угла, за который они повернули, Гарри Диксон увидел высокий темный дом, стоявший чуть в глубине от красной линии.
— Думаю, это и есть странный театр, — сказал он. — Но, похоже, спектакль сегодня не состоится.
— Нет, — возразил Том, — театр почти напротив. И вывеска есть: Театр Павильон Эрина.
Сыщик отрицательно покачал головой:
— Элсландер сказал слева. Он отметил все детали с удивительной четкостью. Этот Павильон Эрина наверняка театр- конкурент. Тем лучше, там мы найдем того, кто сообщит нам нужные сведения.
Они вошли в крохотный запущенный зал, где сидящий в кабинке меланхоличный контролер возился со счетами.
— Вы пришли на спектакль, джентльмены? — осведомился он. — Увы!.. Мы сегодня вернули деньги. Уверяю, их было немного, потому что в кассу за билетами обратилось всего двенадцать человек. Господа, великое театральное искусство умирает… А ведь мы должны были играть прекрасное произведение нашего великого Уилла Сон в летнюю ночь.
— Ах, — воскликнул Гарри Диксон, — как жаль! Представьте себе, однажды я видел здесь одну пьесу. В высшей степени превосходное впечатление, а ваш Калибан был таким естественным! Это было четыре года назад.
Человек покачал головой:
— Не здесь, господа, а напротив. В те времена там был театр. Теперь он заброшен. Насколько я помню, последняя пьеса, которую там играли, была именно Сон в летнюю ночь. И припоминаю, действительно, роль Калибана играл очень талантливый актер.
— Вы правы, но я забыл его имя.
— Неудивительно, — со смехом ответил контролер. — Его имени никто не знал. В программе он числился под тремя звездочками. Говорят, это был любитель, но какой любитель! В этом и состояла вся драма.
— Действительно драма?
— Говорят, на выходе из театра его оглушил, а может быть, убил ревнивый конкурент. Конца этой истории никто не знает. С тех пор театр напротив закрыли и забыли о нем… Я закончил подсчеты. Они были несложными.
Гарри Диксон и Том Уиллс расстались с контролером, который поспешил, в свою очередь, раствориться во мраке, погасив огни и заперев двери пустого театра.
Том увидел, как в руке Диксона сверкнул металлический предмет.
— Войдем в этот дом? — спросил он, с трудом сдерживая дрожь, поскольку дом выглядел удивительно зловещим.
Диксон кивнул и вставил отмычку в замочную скважину. Фонарик сыщика осветил печальный заброшенный вестибюль, где стоял стойкий запах плесени.
Как и описывал Элсландер, они увидели лестницу, потом внешнюю галерею и двери лож.
— Вот ложа датчанина, — прошептал Диксон и вошел внутрь.
Зрительный зал перед ними выглядел настоящей черной бездной.
— Чего мы ждем? — тихим голосом спросил Том, когда они уселись в кресла, обитые жухлым бархатом.
— Да, ждем, — таким же тихим голосом ответил Гарри Диксон. — Чего мы ждем? Быть может, ничего, быть может, всё. Почти фатальный исход. Надеюсь, сегодня вечером всё произойдет, а потом навсегда растворится в небытии.
Они ждали, всматриваясь в непроницаемую темноту, ничего не видя и не слыша.
Вдруг Том Уиллс вздрогнул: появился шум.
Словно огромная толпа заполняла партер и занимала кресла. Слышался стук опускаемых откидных сидений, топот шагов, потом ропот разговоров.