— Спасибо вам за ваше вниманье, — проговорил староста, — садитесь, пожалуйста, может дело есть какое-либо у вас?
— Дело есть, отчеканила Куцыха, — грубым, почти мужественным голосом, — такое дело, — при этом Куцыха троекратно осенила себя крестом, какого еще никому не случалось. — Надевайте же, пане старосте, кожух, возьмите свой знак и идем сейчас, не теряя времени.
Староста было замялся, но Куцыха решительно добавила:
— Туг не место говорить обо всем, по дороге узнаете все.
Нечего делать, староста оделся и вышел с Куцыхой за ворота.
— Ну теперь я и расскажу все по порядку, — оглядываясь и понижая голос, загудела Куцыха, — известно вам, дядько Онуфрий, что дочь моя Василина, прошлую весну скончалась, и похоронена как следует, и запечатана батюшкой ее могила?
— Конечно, известно, — с удивленьем согласился староста, — был же я на похоронах и обедом ее, покойницу, царствие ей небесное, поминали.
Куцыха резким движеньем утерла слезы на глазах и продолжала еще глуше:
— Так вот, когда хоронила я мою бедную Василину, так должна была исполнить ее последнюю волю… И надела ей я самое лучшее ее девичье платье, и причесала ее как невесту… и надела ей на шею доброе намисто, которое досталось мне еще от моей бабушки… Доброе намисто с тремя золотыми дукатами, а всего его было четыре низки и нанизано оно было на шелковый шнурок, а все низки были связаны в концах шестью узлами…
Так отчеканивала Куцыха каждое слово, а староста, решительно не понимая в чем дело, кивал головой да покрякивал.
— Теперь дальше, — гудела Куцыха, — сегодня иду я из церкви и вдруг встречаю Одарку Запорожцеву, жену, прости меня Создатель, того проклятого упыря, что тревожит теперь все село и не дает крещеным людям спать по ночам. Смотрю я, останавливаясь вдруг перед старостой и вперяя в него негодующие, серые, как олово, глаза, — резко закончила Куцыха, — а у ней на шее красуется намисто моей несчастной Василины…
— Василинино намисто? — повторил бледнея староста.
— Оно, именно, разве я не узнала бы его за три версты, разве мало я любовалась им в молодости!
— Гу, гу, гу… вот это так уж чудное дело! — воскликнул Онуфрий Ковбик, громко ударяя себя по белым полам нового кожуха. — Что же вы думаете сделать?
— А вот что, — с твердостью сказала Куцыха, — не допущу я, чтобы всякая тварь пользовалась добром покойницы несчастной. Идем сейчас к ней, она только что вошла в свою хату, и, ежели я докажу, чье это намисто, то снимем его с ее поганой шеи…
— Хм, так оно так, — совсем растерявшись недоумевал староста, — только как могло намисто, из-под глубокой земли, примерно сказать, из запечатанного гроба, выйти на свет…
— А может он, упырь проклятый, ходит к ней? — грозным тоном спросила Куцыха.
— Слышал я такие вещи, только, как бы сказать… — медленно начал староста, но Куцыха властным уверенным голосом прервала его речь:
— Ходит, воскликнула она, — а вы ничего не смотрите, доведете все село до великого несчастья!..
Неожиданно вошла Куцыха со старостой в хату Одарки, молодица вздрогнула и быстро повернулась к вошедшим, громко брякнув дукатами, привешенными к доброму намисту… Не теряя ни одной минуты, вдова подскочила к Одарке и ткнула пальцем ей в грудь.
— Вот оно! — грубо выкрикнула торжествующим тоном Куцыха. — Вот дукаты: один побольше, а два других меньше и эти все четыре низки… Снимай, ведьма, намисто, снимай его сейчас!..
— Да, да, снимай, — повторил староста.
Дрожащими руками, покорно, без всякого сопротивленья, сняла Одарка намисто, губы у ней задрожали и лицо стало белее стен.
— Вот, вот, вот! — указывая на все приметы рычала Куцыха, — где ты его, проклятая женщина, взяла?..
— Да, да, где взяла? — повторял староста, — это, действительно, нужно по закону сказать.
Но Одарка стояла, как вкопанная, безмолвно вперив глаза в Куцыху.
— Чего глаза на меня вытращила! — крикнула Куцыха, — не испугаешь меня своим упырем, для него есть у меня святая чудотворная икона!..
После этих слов Одарка, жалобно, точно маленький ребенок, вскрикнула, схватилась руками за голову и грохнулась посреди хаты…