Это произошло примерно пять лет спустя после прибытия Кардинала в город. К тому времени все те, кто жил здесь и знал, кто он такой, давно оставили мысль о самой возможности каких-либо конфликтов. Но случилось так, что Кардинал взялся урегулировать некий спор, возникший у кого-то из местных влиятельных персон с не менее влиятельным человеком из столицы. Встреча Кардинала со столичным гостем состоялась на крыше Гранд Отеля, в ресторане, который был по такому случаю закрыт для посетителей, так что там не было никого, кроме двух собеседников и двух десятков человек их охраны, из которых только двое были людьми Кардинала. Разумеется, визави Кардинала слышал о нем, но, видимо, не вполне представлял, с кем имеет дело, так что переговоры очень быстро зашли в тупик. Надо сказать, что Кардинал никогда не давил, не угрожал, не повышал голос: он просто предлагал свое решение — всегда разумное и не унижающее собеседника больше, чем тот мог бы выдержать, — и мягко описывал возможные негативные последствия, которые наступят, если это решение не будет принято. Но увы, в тот раз ни его мягкость, ни разумность предложения оценены не были. Собеседник Кардинала был действительно очень влиятельным человеком в столице, к тому же прошедшим суровую жизненную школу старой закалки, и на все предложения он ответил «нет», причем, по слухам, в довольно резких и непарламентских выражениях. Он встал, обозначая окончание встречи, залпом допил коньяк, к которому активно прикладывался во время переговоров, и бросил в рот дольку лимона — видимо, по старой генеральской привычке. Кардинал по-прежнему сидел в кресле, не сводя с него взгляда. Внезапно лицо столичного гостя побагровело, стало наливаться синюшной кровью, темнеть, рот широко открылся, пытаясь набрать воздуха в судорожно трепещущие легкие, глаза выкатились из орбит, и он тяжело упал на роскошный паркетный пол ресторана. К нему мгновенно бросились охранники, через полминуты снизу уже бежал, перескакивая через ступеньки, гостиничный врач, а еще через две минуты по улицам неслась, завывая как банши, карета «скорой помощи». Кардинал продолжал сидеть, глядя, как несколько человек суетятся вокруг упавшего тела, пытаясь делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Первое было бесполезно, а второе оказалось даже губительно: никто из тех, кто пытался спасти задыхающегося человека, не знал, что он подавился лимонной косточкой, намертво закупорившей трахею. Подоспевшие за рекордные десять минут врачи «скорой» уже ничего не смогли сделать. Так умер, поперхнувшись лимоном, человек, последним сказавший «нет» Кардиналу. Надо полагать, что последним, что он видел в своей жизни, когда взгляд его застилался удушливой красной пеленой, было лицо Кардинала, так и не поднявшегося с кресла.
— Я хочу, чтобы ты это имела в виду, когда мы будем с ним разговаривать, — сказал Гронский.
За окном промелькнуло массивное и серое, как туча, здание Военно-морской академии. Джип Гронского въехал на мост; с низкого неба лился дождь, становясь все крупнее, и само небо наливалось тяжелым холодом.
— А откуда ты про него знаешь? — спросила Алина.
— Когда-то я с ним работал, — ответил Гронский. — Хотя правильнее было бы сказать «на него». Мне пришлось позвонить и попросить разрешить ситуацию, которая сложилась после… этого происшествия в твоей квартире, хотя мы не разговаривали уже два года. К сожалению, сам я при всем желании не смог бы объяснить полиции, что там произошло. Так что теперь мы должны Кардиналу дружескую услугу, и уж как минимум, визит вежливости.
«Кто бы мне самой объяснил, что там произошло», — подумала Алина, вздрогнув при воспоминании о том, что Гронский деликатно назвал «происшествием».
Они проехали по Большому проспекту и свернули направо, в одну из неприметных улиц.
— Кардинал обязательно спросит о том, почему случилось то, что случилось. Говорить буду я, но, возможно, он захочет послушать тебя. В этом случае не лги ему. Можно попробовать умолчать о чем-то, но только не лгать. Потому что он неизбежно это заметит, и тогда наш разговор может принять неприятный оборот.
Гронский остановил джип на тротуаре — проезжая часть узкой улицы была слишком мала для парковки — и они вышли под холодный дождь.