— Ну и зачем вам это было нужно? — спросила Алина.
— Я должен был посмотреть, — неопределенно ответил Гронский. Мысли его сейчас были явно где-то не здесь.
— И на кого же, боюсь спросить? — язвительно осведомилась Алина. — Если на девушку Галачьянца, то это вам удалось в полной мере. Преуспели, можно сказать.
Гронский, казалось, не заметил сарказма и продолжал широко шагать по лужам и мокрому гравию.
— Мне нужно было посмотреть на Машу, — сказал он. — Кстати, что вы о ней скажете? Как врач?
Алина пожала плечами.
— Пока у меня нет результатов клинических анализов, я мало что могу сказать. Разве только, что у девочки слабый ток крови и, возможно, какие-то сосудистые нарушения, но, патология это или нет, вот так сразу определить нельзя.
Гронский молча кивнул.
— Может, все-таки расскажете мне, что не так с Машей? — спросила Алина. — Вы ведь что-то знаете, правда?
— Правда, — ответил Гронский. — И я обязательно все вам расскажу, как только у вас будут результаты сегодняшних анализов, как и обещал. Просто я не хочу, чтобы мои слова каким-то образом повлияли на вашу объективность и непредвзятость, поймите меня правильно. А сейчас нам лучше немного поторопиться: сегодня у меня еще встреча с Мейлахом, а что-то подсказывает мне, что он не будет дожидаться, если я вдруг опоздаю.
Мягкий желтый свет десятками мерцающих огоньков рассыпается в стекле бутылок, и они сверкают, как праздничные игрушки на рождественской елке. Сумрак окутывает тесное пространство бара, и я почти ощущаю, как он прикасается к моим плечам, словно старое одеяло. Из двух колонок негромко и хрипло поет Армстронг: что-то про зеленые деревья и прекрасную жизнь. Я поднимаю стакан, вдыхаю аромат виски и делаю глоток. Жидкое торфяное пламя пробегает через гортань и согревает меня изнутри.
— Пожалуй, я выпью еще, — тихо говорю я, — плесни мне еще на два пальца, Мариша.
Ее улыбка расцветает мне навстречу, и глаза весело смотрят на меня из-под черной челки. Я дома. Я снова дома.
— Твое здоровье, Марина, — и я чуть приподнимаю бокал.
— Что ты сказал, Родион? Еще налить? — спрашивает меня Снежана.
Я отвожу взгляд от Марины. Фотография в черной траурной рамке стоит между бутылками с текилой и водкой. Марина и после смерти по-прежнему здесь, в баре, и встречает меня своей знаменитой улыбкой.
— Нет, Снежа, спасибо, — отвечаю я. — Это я так просто, сам с собой разговариваю.
Она внимательно смотрит на меня: большие глаза с влажной поволокой, блестящие полные губы, в глубоком декольте залегли теплые мягкие тени.
— Если что, только попроси, — говорит Снежана и выходит из-за стойки к столику в дальнем углу. Там, где в памятный вечер неделю назад сидели молчаливые серые пьяницы, сегодня сдержанно веселится компания полузнакомых мне гостей. Когда к ним подходит Снежана, голоса становятся громче и оживленнее, а резкие взрывы смеха чаще.
Колокольчик звякает над дверью ровно в то время, которое Мейлах назначил для встречи. Я оборачиваюсь. Вошедший вместе с порывом холодного воздуха человек более уместно выглядел бы на пороге лесной таверны лет триста назад, чем в дверях бара в центре современного города. Дождь намочил его длинные волосы, и они прилипли к черепу, как водоросли. Изможденное лицо заросло седеющей щетиной, чудое тело укутано в длинный черный плащ, похожий на армейский плащ-палатку, а на ремне через плечо висит старая потертая кожаная сумка, туго чем-то набитая и перехваченная веревкой. Человек затравленно оглядывается, словно забежал сюда в поисках спасения от неведомой опасности, но при этом не вполне уверен, что еще горшая беда не подстерегает его здесь.
Я делаю ему приветственный знак рукой, и он, еще раз оглянувшись по сторонам, подходит к стойке.
— Это вы мне звонили? — спрашивает он.
— Да, — говорю я и протягиваю ему руку. — Приятно познакомиться лично, Михаил Борисович.
Мейлах тоже протягивает руку, его глаза беспокойно бегают по сторонам, и, когда я пожимаю его холодную мокрую ладонь, он быстро отдергивает ее назад.
— Выпьете что-нибудь? — предлагаю я.
Его взгляд наконец останавливается. Я вижу, как заблестели его глаза.
— Да… наверное. Может быть, водки, — говорит он неуверенно.
— Вы можете выбрать, — подсказываю я.
— Тогда «Мартель», — говорит он уже тверже. — Сто грамм.
Снежана, с опаской поглядывающая на моего гостя, наливает ему коньяк и еще раз наполняет мой бокал виски. Мейлах одним глотком выпивает половину и сидит, глядя перед собой. Я молча жду. Не нужно давить: время, тепло и алкоголь сейчас гораздо важнее для установления контакта, чем слова и ненужные вопросы.