— Почему лучше?
— Потому что «потому» окончается на «у».
Теперь настала очередь мальчишки ломать голову, придумывая достойный ответ.
— Я не согласен быть Германией, — сказал он. — Что я, дурак, что ли?
— Я тоже.
— Что же нам делать? Не драться, что ли?
Мальчишка стал злиться.
— Давай не драться, — охотно согласился Санёк.
— А ты разве хочешь не драться?
— Хочу.
У мальчишки был такой вид, словно его дурачат.
Со стороны могло показаться, что два молодых человека, чернявый и белобрысый, мирно беседуют.
Когда Санёк оглянулся на маму, та улыбнулась и помахала ему рукой. Мальчишка это заметил и сказал:
— Драться лучше за кустами. Пойдём за кусты.
— Только, чур, ты — Германия, — предупредил Санёк. — Иначе я не согласен.
— А давай так: и ты будешь Советский Союз, и я.
— Если мы оба Советский Союз, то драться нельзя.
— Правда, — согласился драчун. — Тогда это глупо. Что же нам делать?
Дипломатические переговоры зашли в тупик.
Тогда Санёк сделал обходный манёвр.
— Я знаю грузинский язык, — похвастался он. (Научился некоторым словам у тёти Софико и Васо.) И стал произносить все слова, которые знал, и это на какое-то время отвлекло «Германию» от нападения на «Россию».
Мальчишка слушал, разинув рот, но явно думал о чём-то другом. Санёк понимал, как только кончатся грузинские слова, придётся драться.
— Ладно, — махнул рукой мальчишка. — Я буду Германией!
И тут Санёк почувствовал, что будет и драться, и кусаться, и царапаться — ведь перед ним «Германия».
— Пошли, — сказал он.
Однако войну «Германии» с «Россией» предотвратил Степан Григорьевич. Он сказал:
— Прощайся со своим товарищем — вылетаем через полчаса.
И Санёк с большим удовольствием попрощался с товарищем, который при этом испуганно таращился на отца.
Итак, «Германия» осталась с носом.
Мама в это время вышивала красный мак — разволновалась, выслушав рассказ ленинградки. Но ни Санёк, ни Степан Григорьевич этого не знали. Вообще она всегда садилась за пяльцы, если нервничала.
— Вон наш аэроплан, — сказал отец. — Называется Ли-2.
На киле самолёта красовалась звезда, обведённая по контуру белым. Думая о своем недавнем товарище-драчуне (никакая он не «Германия»!), Санёк испытал нечто похожее на жалость к нему. Уж он-то, наверное, никогда не полетит на военном самолёте с красными звездами.
Самолёт Ли-2 был знаменит не менее, чем АНТ-25 и У-2 (По-2).
Конечно, Ли-2 делался не для войны, а для мирных целей: на нём возили пассажиров, грузы, проводили в Арктике суда — подсказывали с воздуха наилучший путь среди ледовых разводьев, летали в район вулканов — наблюдали сверху извержения, вели аэрофотосъёмку — делали географические карты, подсчитывали стада диких оленей с воздуха. Словом, этот самолёт был незаменим для «науки» — так лётчики называли и вулканологов, и океанологов, и зоологов, и зимовщиков полярных станций.
Этот самолёт самый долговечный изо всех наших самолётов. На нём работали более сорока лет — с тридцатых годов до самого недавнего времени.
ПРАВДИВЫЕ РАССКАЗЫ КРАСНОАРМЕЙЦА ШИРЯШКИНА
Жара стояла страшенная, трава и небо побелели от зноя.
Степан Григорьевич был в хорошем настроении, оттого что случилась оказия до города Красноводска.
— Знаете, где самое лучшее место в авиации? — спросил он.
Ни Санёк, ни мама этого не знали.
— Под плоскостью.
И все забрались в холодок под крыло, где уже отдыхали на разостланной плащ-палатке две женщины: одна в военной форме, другая штатская. И красноармеец с газетой.
— Располагайтесь, товарищи, — сказал он. — Всем места хватит. — И поздоровался с Саньком за руку. — Как вас зовут?
— Санёк.
— Простите, а как по отчеству?
Санёк растерялся — не ожидал такого вопроса.
— Степанович, — подсказал отец.
— Очень приятно с вами познакомиться, Александр Степаныч, — сказал красноармеец и стал обмахиваться газетой.
Санёк хотел спросить, куда едет красноармеец, но в военное время вопросов не задают — это он хорошо знал. Едет — значит, на то есть приказ.
Лётчик в гимнастёрке с двумя треугольничками на голубых петлицах ходил вокруг самолёта и напевал себе под нос что-то неузнаваемое. Он был в новых сапогах, собранных в гармошку, а за голенищем, как и у механика Петровича, — отвёртка. За поясом — пассатижи.
— Это второй механик и одновременно стрелок, — сказал молодой красноармеец и вытянул травинку.