— Я, наверное, останусь в Красном Кресте. А может… я сама не знаю, что буду делать. Может, попрошу перевести меня на Суматру. Пока не хочется думать о будущем.
— Почему?
— Потому что впереди мрак. Потому что я совсем одна. Я ничего не умею делать.
— Но ты можешь стать хорошей женой и матерью.
Ратни не отвечает.
— Почему ты молчишь, Ратни? Ты не хочешь выходить замуж? Ты не хочешь, чтобы рядом был человек, который не будет тебе грубить и всегда будет относиться к тебе с уважением?
Глаза Ратни краснеют, краснеет и кончик носа. По щеке скатываются две прозрачных слезы.
— Пойми, Ратни: молодость дается человеку раз в жизни и очень быстро проходит, — пододвигаясь к невестке, говорит Чанимин. — Подумай об этом. С годами все труднее бороться за счастье.
— Но ведь у меня только что погиб муж, — недоумевая говорит Ратни.
Чанимин растерян и проклинает себя за нетерпение.
— Прости, Ратни. Но у нас с тобой общее горе.
Чанимин все ближе придвигается к невестке, а она все ниже опускает голову, продолжая хранить молчание.
— Маман был груб, это верно, — говорит Чанимин. — Но он был добрым, честным и великодушным. Несмотря на свою молодость, он не боялся смерти. И очень просил позаботиться о тебе. А ты этого не хочешь. Что же мне делать?
— Братец! Доброта, навязанная насильно, превращается в зло. — Ратни опускает голову, пытаясь скрыть хлынувшие из глаз слезы.
Ошеломленный, Чанимин бледнеет и, запинаясь, говорит:
— Я никогда не желал тебе зла, невесточка.
— А я никогда так не думала.
— Ты очень добрая, Ратни.
— Может, Маман просил мне еще что-нибудь передать?
Чанимин качает головой.
— Как мне жаль тебя, муж мой! — говорит Ратни. — Ты ничего не успел мне передать на прощанье.
— А не замечала ты каких-нибудь странностей за Маманом, когда вы жили вместе?
— Маман часто грезил во сне, неожиданно просыпался.
— А что он говорил в бреду?
— Говорил, что хочет умереть. А что, братец, у Мамана было много грехов?
— Как тебе сказать. Убийство, например, считается грехом. Но государство создает вооруженные силы, чтобы убивать. И в этом смысле ни я, ни Маман, ни остальные солдаты не могут быть причислены к грешникам. Да, Маман убил родного отца, — говорит Чанимин с таким видом, словно сбросил с плеч тяжелое бремя.
Ратни тихонько ойкает, не в силах произнести ни слова.
Чанимину становится не по себе. Глаза его блуждают по комнате, и он торопливо говорит:
— Борьба за свободу требует, чтобы мы отдали все без остатка, — и нашу безгрешность, и нашу жизнь, и этого не надо бояться.
— Какая нелепость, — вздыхает Ратни, — я оплакиваю своих родителей, сестер и братьев, погибших от бомб союзников, а тут сын убивает родного отца. И этот убийца — мой муж, моя единственная опора. О господи, прости ему его прегрешения.
— Когда бог создает человека, Ратни, он уже знает, что этот человек совершит в своей жизни, и потому должен его простить.
— Это только слова! Слова! Грех всегда грех.
— Богу все ведомо. Он создает и дурных людей, и хороших. И если человек действительно грешен, ему зачтутся те жертвы, которые он принес в борьбе за свободу.
— Грехи и подвиги не мерят одной меркой, добром не искупишь зла. За что он убил отца?
— За то, что отец пошел на службу к голландцам…
— Господи, как ужасна война. А я выхаживаю солдат, чтобы они потом возвращались на фронт и отвечали жестокостью на жестокость.
— Аллах всемогущий, что тебе в голову лезет, Ратни?
Ратни тяжело вздыхает и говорит, словно обращаясь к самой себе:
— Почему я так поздно узнала… что он убийца родного отца.
— Я вижу, тяжело тебе, Ратни, ох как тяжело!
— Тяжело, — отвечает Ратни. — Я не знала, что сплю в одной постели с убийцей. Что муж мой — злодей. Горько думать, что я дышала с ним одним воздухом.
— Порой я чувствую то же, что и ты. Но войны были во все времена и всегда требовали огромных жертв. — Чанимин вплотную придвигается к молодой женщине.
— Ты прав, брат Мимин, я в полной растерянности, в голове у меня неразбериха. Муж погиб, так и не сказав мне, чем я могла бы искупить его грехи. Все, что он мне оставил, — это полное смятение в мыслях. — Она умолкает, по щекам ее катятся слезы.
— Тебе надо опереться на мужское плечо?
— Нет, — отвечает Ратни, вытирает слезы, слегка отодвигается от Чанимина.
— Самое лучшее тебе сейчас взять отпуск и отдохнуть. Побудь пока здесь, а я уйду с отрядом. — Ратни по-прежнему хранит молчание. И Чанимин продолжает: — Я за тобой заеду, как только смогу. Отвезу тебя к нам, поживешь с родней мужа.