Гостя усаживают на единственное бамбуковое кресло.
Хасан уже не боится индо и, движимый детским любопытством, подходит к нему.
— Меня зовут Хасан, — говорит малыш.
— А меня ван Керлинг.
— Вы правда не заберете маса Дарсоно?
Гость улыбается, чтобы рассеять недоверие.
— Не заберу. Я же сказал, что я ваш друг.
— Но ведь вы были у нас, когда увели брата Амана, — возражает Хасан.
— Нет. Не был. Я никогда никого не арестовывал.
— Правда никого?
— Нет, конечно. — Он снова улыбается.
Сомнений наконец у Хасана больше нет, и он подходит почти вплотную к гостю.
— Но вы ведь голландец?
— Не все голландцы занимаются арестами.
— А есть среди них хорошие?
— Есть. Ведь и у тебя есть плохие товарищи? Вот и голландцы бывают хорошие, бывают плохие.
Хасан улыбается, но тут же, спохватившись, спрашивает:
— Вы ведь военный?
— Да… Но твоего брата я не арестовывал.
— Где вы служите?
— Я начальник тюрьмы в переулке Тенгах.
Хасан в ужасе отступает назад и, приблизившись к Дарсоно, хватает его за руку, потом утыкается ему лицом в колени.
— Он наш враг! Враг! — шепчет мальчик в наступившей тишине и вдруг разражается плачем: — Мас! Он наш враг! Враг! Это он засудил брата Амана!
— Тише! Тише! — успокаивает малыша Дарсоно и обращается к начальнику тюрьмы: — Значит, вы нам не принесли никаких официальных сообщений? Помолчи, Хасан! — урезонивает Дарсоно мальчика.
— Нет, официальных сообщений я не принес.
— Странно. Почему же власти не сообщат семье, где содержится мас Сааман, на каком основании и все прочее как положено?
— Этого я не знаю. Это решают высшие инстанции, — виновато отвечает начальник тюрьмы.
— Очень странно. Сегодня, сударь, я прочел в газете, что Сааман приговорен к смертной казни Это верно?
— Да, — через силу отвечает ван Керлинг.
— Почему же семье не сообщили об этом?
— Не знаю, сударь, право, не знаю. Это деле администрации.
Тут в разговор вступает Патима:
— Будь вы в самом деле нам другом, вы давно пришли бы и рассказали нам всю правду.
— Да мы только сегодня с ним подружились, барышня, — отвечает начальник. — И то совершенно случайно. Я пошел узнать, почему один из заключенных поднял шум, и тут познакомился с господином Сааманом.
Начальник обводит взглядом комнату, достает из кармана два толстых конверта и бережно кладет на стол.
— По правилам арестантам не положено много писать, но я, как начальник тюрьмы, разрешил господину Сааману написать сколько он хочет и обещал собственноручно отнести его письма всем. Могу я узнать ваше имя? — обращается он к Дарсоно.
— И только-то? И после этого вы наш друг? — все еще недоверчиво спрашивает Хасан. Он отрывает голову, от колен Дарсоно и по-детски внимательно смотрит на посетителя.
— Выходит, что так, — смущенно отвечает тот.
— Только поэтому? — настаивает Хасан.
— Да.
— Только потому, что вы сделали такое маленькое хорошее дело? — продолжает Хасан с детской смелостью, переходящей в дерзость. Начальник молчит. — Я всегда отношу письма, когда меня кто-нибудь просит. А вот братец Аман — такой добрый, а его приговорили к смерти…
Ван Керлинг избегает отвечать ребенку. Он смотрит на маса Дарсоно и спрашивает:
— Могу я узнать ваше имя?
— Меня зовут Дарсоно, эту девушку — Патима, она сестра маса Саамана, это — Салами, тоже его сестра, а это — его брат Хасан, самый младший в семье.
— Меня зовут Карел ван Керлинг. А вы тоже доводитесь братом господину Сааману?
— Я его будущий зять.
— Вы здесь живете?
— В настоящее время — да.
— Кому же я должен вручить эти письма?
— Лучше всего, если их приму у вас я, — сдержанно говорит Дарсоно, подходя к начальнику.
Начальник тюрьмы вопросительно смотрит на Патиму. Она кивает головой.
— Это «Семье Амилы», — читает он подпись на конверте и передает его Дарсоно. — А это… это… «Дорогой Зайнаб».
— Зайнаб? — Дарсоно смотрит на Патиму. — Кто эта Зайнаб? Ты ее знаешь?
— Конечно, знаю. Это же невеста брата Амана, я хотела сказать, бывшая невеста.
— Может быть, мне самому передать письмо госпоже Зайнаб, — колеблется начальник.
— Не надо! — протестует Патима. — У Зайнаб сегодня свадьба. И письмо это ей ни к чему. Отдайте его лучше нам.
Карел ван Керлинг, не раздумывая, отдает письмо и говорит:
— Я не читал этих писем, сударь! — Все молчат. — И не показывал в контрразведке. — Снова молчание. — Узнай об этом какой-нибудь осведомитель, меня бы сразу же посадили.