— Я знаю, знаю, — бормочет Амила, — колокола издеваются надо мной. Все надо мной издеваются. Сынок мой! Сынок! — кричит, приплясывая, Амила, пробегает несколько десятков метров и возвращается к тюремным воротам, к тому месту, где стоит часовой.
Часовой безучастно смотрит на женщину, как смотрят на попрошайку.
— Эй, сюда нельзя!
— Аман? Аман! Сынок, — шепчет Амила.
— Говорят тебе, не подходи!
— Тут мой сын, Аман. Родной мой сынок.
— Ничего не знаю. Иди, бабка, иди!
Амила продолжает двигаться вперед. Тогда часовой поднимает ее и с силой швыряет на мостовую. И вот уже Амила снова сидит неподвижно у тюремных ворот.
Винтовочный залп. Амила вскакивает. Глаза ее блуждают по сторонам и наконец останавливаются на воротах. Воля покинула ее. Она стоит неподвижно, как изваянье. Затем направляется к часовому.
— Аман!.. Сааман, сынок! — собрав последние силы, громко кричит Амила.
Часовой грозно таращится на нее. В это время раздается выстрел из пистолета. Амила вздрагивает Часовой берет винтовку наперевес, преграждая старухе путь. Но Амила теперь ничего не боится.
— Тебя убили, сынок! — восклицает она. — Кто же посмел убить тебя, моего сыночка?
Часовой в полной растерянности. Собирается толпа. Часовой бьет в колокол — это сигнал тревоги. Амила на него наступает с упорством, свойственным только безумным. Глаза ее горят дикой злобой. В это время ворота открываются, и из них выходят солдаты. Воспользовавшись моментом, Амила подскакивает к воротам и кричит:
— Аман!
С неожиданной силой она вырывается от солдат. И вот она уже на тюремном дворе, возле канцелярии. За канцелярией начинается железная ограда, окружающая главный тюремный корпус.
— Где мой сын? Где Сааман? — без конца повторяет женщина.
Она с силой дергает дверь в железной ограде, и в этот момент появляется Карел ван Керлинг. Он идет прямо к Амиле. Солдаты тоже столпились вокруг нее.
Начальник тюрьмы внимательно наблюдает за действиями этой странной женщины. В глазах его, воспаленных после бессонной ночи, сострадание.
— Кто ты? — спрашивает начальник тюрьмы.
Амила пристально смотрит на ван Керлинга.
— Сынок мой здесь! — отвечает она. — Сааман.
Солдаты смотрят на начальника в ожидании приказа.
— Ты зачем сюда пришла, бабушка? — очень мягко спрашивает начальник.
Женщина затихает, лишь с мольбой смотрит на стоящего перед ней человека. Арестанты перестают молиться. Их внимание привлек шум возле тюремной канцелярии.
— Ты хочешь что-то сказать? — спрашивает начальник.
— Сынок мой! — выдыхает Амила.
— Твой сын? Что с ним?
— Аман… Сааман, мой сын, — жалобно произносит Амила.
Ван Керлинг бледнеет и, избегая взгляда женщины, качает головой.
— Моего сына приговорили к смерти, — объясняет Амила. — Я слышала, как в него стреляли. За что его убили? Я его мать. Родная мать. И ничего не знала! Увели его — и все. Даже не сказали — куда. Я сама видела, как его пинали ногами. Все меня обманывали. Все врут.
Люди молча слушают старуху. Изредка переглядываются.
— Ты в самом деле мать господина Саамана? — участливо спрашивает ван Керлинг, печально и сочувственно глядя на женщину. — Саамана бин Паиджана?
— Сааман — мой сынок, — слабым голосом отвечает Амила. — А Паиджан — муж, чтоб его разорвало. Он тоже пропал. Куда делся — не знаю.
— Где ты живешь, бабушка? — спрашивает Карел ван Керлинг.
— Там! Там! — Амила тычет пальцем в том направлении, где находился ее дом.
— Это у вас был ночью пожар?
Амила молчит, силится вспомнить, что было ночью, но тщетно.
— Все теперь наглые, — бормочет она. — Поняли, господин? Наглые! Гори они все огнем! Я рехнулась. Да вы тоже. Все рехнулись — будь они прокляты! Убили моего сыночка, моего единственного, кровиночку мою! А теперь надо мной измываются! Ты тоже наглый! — чуть ли не визжит она. — Такой же, как все! — Амилу душат рыдания.
— Хочешь, я отведу тебя домой? — спрашивает Карел ван Керлинг.
— Домой? Зачем? Ох-ох-ох. Я должна идти дальше.
— Куда, бабушка?
— Далеко… очень далеко. Искать моего сыночка. Его увели эмпи. Злые люди насмерть его засудили. Даже колокола и газеты над ним глумятся.
И в это самое время, когда они все стоят вокруг Амилы, не зная, что делать, тело Саамана относят в мертвецкую. И в это же самое время Дарсоно, Хасан, Салами и Патима сидят под деревом в переулке Тенгах, недалеко от тюрьмы. Они тоже слышали оружейный залп и «выстрел милосердия». Слышали голос Саамана далеко за тюремными стенами. Они тоже откликнулись на его призыв. А что делать дальше — не знают. Они никак не могут прийти в себя после пережитого. Им кажется, что пожар все еще бушует и во все стороны мечутся языки пламени. Так они и сидят, не двигаясь с места. Проходит четверть часа.