Сейчас уже никто не сомневается в том, что кхмерский фольклор — самобытное явление, а не индийская копия. Несмотря на многовековое влияние индийской культуры, несмотря на то, что кхмеры восприняли индийскую мифологию, буддизм и эпос, они остались глубоко национальными. Ничто не является столь значительным в кхмерском фольклоре в целом, как глубокое смешение мон-кхмерского субстрата и элементов индийской культуры. В нем соседствуют Индра и духи деревьев, озер и гор, которые оказываются столь же могущественными, как и сам царь богов, злобный якша и веселый обманщик заяц. Попадая на кхмерскую почву, индийские сюжеты порой так изменяются, что весьма затруднительно бывает определить, где же, собственно, начинается индийское влияние. Так, палийская джатака часто вплетается в кхмерскую волшебную сказку, и возникает произведение сложное, многогранное, с развитым сюжетом и множеством персонажей. Смягчается дидактичность произведения, а герой Будда превращается в обыкновенного человека, сильного и активного. В кхмерских сказках мы можем узнать сюжеты из «Панчатантры» и «Хитопадеши», «Океана сказаний» и «Двадцати пяти рассказов Веталы». Ну а как же философия буддизма? По нашему мнению, она в меньшей степени нашла свое отражение в фольклоре, чем индийские сюжеты. Философия впитала в себя культ предков, анимистические и тотемистические представления кхмеров, и тем самым изменила свое первоначальное лицо. Это касается даже кармы, по закону которой каждое существование, счастливое или несчастливое, определяется суммой поступков, дурных и хороших, совершенных в прошлых существованиях. В кхмерских же фольклорных произведениях очень часто дети страдают, несут тяжкое наказание, но не потому, что они сами совершили когда-то дурные дела, а потому что их совершили их матери. И наоборот, добродетельная дочь, прошлые существования которой не были запятнаны серьезными проступками, может улучшить, облегчить тяжелую долю своей матери. Конечно, очень трудно детально объяснить это интересное явление в кхмерском фольклоре. Но, может быть, кхмеры просто отождествляют собственные грехи прошлых существований с грехами своих матерей.
Буддийская этика вошла в кхмерский фольклор значительно полнее философии буддизма. Делать добро, не делать зла, уметь отказаться от жизненных благ — эти и другие нормы поведения были понятны любому человеку, они соответствовали традиционной морали кхмерского общества. Герой ровно ничего не предпринимает для того, чтобы сесть на престол: не отгадывает трудных загадок, не приносит волшебного эликсира, не встречается с могущественным врагом на поле боя. Он даже не помышляет о власти и престоле. И все-таки он все получает. События при этом развиваются почти всегда одинаково. В каком-то королевстве умирает правитель, не оставив прямого наследника. Собираются министры, спорят, ломают себе голову, но нет такого достойного, кто бы мог стать их королем. И тогда выпускают на волю слона, он найдет благословенного, преклонит перед ним колени, посадит на сплину и с почетом доставит во дворец. Нечего и говорить, что выбор падает на нашего героя. Много лет назад его оклеветали и с позором выгнали из дома, лишили родительской любви и наследства. Он долго скитался, познал человеческую злобу и несправедливость, но остался добродетельным. Это и поощряется. У него снова и любовь, и дом, и богатство. Где же так долго путешествовал наш герой? Нет, он не опускался на дно морское, не искал тридесятое государство, он совершал «мини»-путешествия. До непроходимых лесов, бурных рек, высоких гор совсем близко, рукой подать. Когда читаешь кхмерские сказки, возникает ощущение, что действие происходит на очень небольшом участке. Ощущение это возникает оттого, что все ручейки, холмы, пруды имеют свои названия и при этом подробно объясняется, почему именно они так называются. Скажем, отрезал герой свои волосы, и с тех пор это место стали называть Отрезанные Волосы, или сломался руль у корабля, и близлежащую деревню назвали Сломанный Руль. Невольно хочется сравнить кхмерские легенды с миниатюрой, небольшой по размеру, но выполненной с филигранной точностью.