Беда
К вечеру другого дня радио на "Ермаке" стало принимать частые и ясные, но сбивчивые разговоры. Они мешали принимать свои телеграммы. Ждан понял из этого, что сверху к "Сорока братьям" подходят речные силы белых. Он собрал команду и разъяснил ей, что задумал сделать. Его выслушали молча, не задавали праздных вопросов и, выслушав, разошлись по местам.
День был пасмурный. После полудня начался частый холодный дождь и затянул дали серой, туманной дымкой. Погода была хороша: ночь будет темная, и "Ермаку" удастся проскользнуть мимо минного поля, где, наверное, у обоих берегов дежурят моторные лодки противника...
Когда стемнело, "Ермак" снялся с якоря, спустился к устью воложки и, обогнув песчаную косу, быстро пошел вверх.
Пармен Иванович отослал своего подручного вниз и велел позвать Максима, надеясь, что если ему изменят глаза, то поможет зоркая память мальчика. В машину было приказано нагнать пару до предела, погасить форсунки*, остановить пародинамо, чтобы ни гул пламени в топках, ни стук электрической машины, ни свист пара, ни запах дыма не могли выдать "Ермака".
_______________
* Ф о р с у н к а - прибор для сжигания нефти. Струя нефти
разбивается в пыль потоком пара и сгорает без остатка, образуя
широкое пламя в топке.
Ждан запретил курить и громко разговаривать. Команду в трюм он передавал из рубки не по телеграфу, а тихо в рупор, чтобы не услыхали звонков. У пушек за бортом и пулеметов наверху лежали в дождевиках артиллеристы. Дождь не переставал.
Было совсем темно, и "Ермак", едва шевеля плицами колес, тихонько подбирался к тому месту, где поперек стояли мины. Ждан и Пармен Иванович говорили почти шепотом.
- Проскочим? - спрашивал Ждан с тревогой.
- Не беспокойтесь, я вижу, - отвечал лоцман и подозвал Максима: Видишь вот тот ярок, а там вон был осокорь срублен? Возьми глазом наискось - тут и быть красному бакену.
Мальчик сказал тихонько:
- Вижу.
И видел, но не глазами, а памятью: глаза, сколько он их ни таращил, ничего не видели, кроме мутно-черной завесы дождя.
Прошло в молчании и тишине еще несколько минут.
Лоцман, склонясь вперед, легонько стал брать руль налево. Максим ему помогал с другой стороны штурвала. Наконец Пармен Иванович глубоко вздохнул и сказал Ждану:
- Прошли. Командуйте средний.
- Не рано?
- С полверсты позади осталось. Сейчас поворочу в Таловый ерик.
- Где он?
- А вот маячит, смотрите через правое плечо.
Ни Ждан, ни Максим не видели входа в ерик, да и не мудрено: обе гривы берега ерика - и горная и луговая - были еще залиты поемной прибылой водой, над ней щетками торчали только верхушки тальника.
- А где укроемся? - спросил Ждан лоцмана.
- Я в такую щель поставлю "Ермака", что сами выберемся только кормой.
Скоро справа и слева "Ермака" обозначились невдалеке высокие деревья. "Ермак" опять убавил ход до самого малого. Ждан велел матросам стать с баграми по бортам. Остановили машину.
Ломая ветки верхушками мачт, "Ермак" остановился среди рощи потопленных водой осокорей.
- Вот тут и заночуем, - сказал Пармен Иванович. - Ступай-ка спать, Максим: утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее.
Мальчик пробежал под дождем до трюма, скатился вниз, скользя по поручню руками, спустился в машинный трюм и забился в свой угол - на груду пакли. В трюме горела у котла всего одна керосиновая коптилка без стекла. Пародинамо не работало. У верстака стояли Леонтий и Алексей и тихо говорили. Мальчик прислушался. Алексей говорил с раздражением:
- Служили вы раньше с Парменом хозяину, а теперь кому служите?
- Как - кому, Алексей! Я эту машину своими руками на Коломенском заводе собирал, и был ей и есть хозяин я. А купец Бугров в ней ничего не понимал. Волга и "Ермак" были наши и есть наши. И уже ни Бугров и никто другой их у нас не отнимет.
- А иностранцы?
- Что иностранцы? Надо их прогнать! Мы на своей земле сами управимся. Распорядиться сумеем.
Алексей угрюмо замолчал. Леонтий распорядился, чтобы он держал пар, зажигая через полчаса на пять минут форсунки, и ушел наверх.
Алексей, что-то ворча, ходил поперек машинного трюма перед котлами, швырнул в угол молоток или ключ - он с грохотом покатился по железным плитам. Максим с испугом следил, приподнявшись на локте, за длинной костлявой фигурой машиниста, заслонившей собой мальчику свет от лампы.
Алексей бранился грязными словами, подняв голову к манометру. Он нагнулся, открыл вентили форсунок - бухнуло и загорелось в топках пламя.
Усталь сморила мальчика. Сквозь дрему он слышал, что форсунки погасли, потом несколько времени спустя бухнули и загудели снова.
Сон отлетел, спугнутый тревогой. Максим вскочил с кучи кудели и прокрался мимо насоса и пародинамо к котлам. Он увидел в смутном мерцании топочных вспышек, что Алексей, сидя на корточках за котлом, открывает, вращая вентиль, спускную водяную трубу котлов.
Открыв кран, машинист бегом кинулся мимо мальчика к лестнице и, живо взбежав по ней, исчез, хлопнув наверху дверью.
Мальчик опрометью бросился к котлам: стрелка манометра далеко перешла за красную черту. Вода в водомерном стекле опускалась.
Максим, обжигая дрожащие руки, завернул и погасил форсунки, бросился к спускной трубе и, ломая от усилия пальцы, плача от боли и ужаса, что сейчас котлы взорвет и "Ермак" погибнет, стал завертывать тугой вентиль.
Завернув колесо до отказа, мальчик взглянул на манометр: давление все еще повышалось. Почему же не открылись предохранительные клапаны? Максим знал, что теперь надо дать выход пару, но это наверху, и он не знает, как сделать. Мальчик кинулся вверх по лестнице, толкнулся в дверь - она заперта: Алексей, уходя, повернул ключ в двери. Максим схватил пук пакли, обмотал ею кулак и разбил стекло. Обив края, чтобы не порезаться, Максим выпрыгнул на палубу: и стал стучать в дверь Леонтия. Дверь отворилась. Мальчик хотел закричать, но он только сдавленно прохрипел:
- Котел! Алексей... Клапан... Взорвет сейчас!