Совершенно замечателен факт, что польский генералитет, которому по долгу службы и задумываться на эту тему не положено, ломал головы над политическими проблемами, рассуждал о намерениях вторгнувшихся на территорию страны иностранных войск и, вместо того чтобы думать об организации сопротивления (хотя бы подготовить к подрыву мосты через Прут и Днестр), с пристрастием выяснял по телефону, стреляют ли красноармейцы или угощают папиросами, и приказывал высылать навстречу советским войскам парламентеров с дурацким вопросом — в каком качестве Красная Армия перешла границу Польши? Верно уж, нам помочь? Назначенные офицеры выехали «к большевикам», да так и не вернулись.
Польское руководство, не получившее еще донесение Гжибовского и поставленное перед свершившимся фактом, решило, что Красная Армия вводится с целью ограничить зону германской оккупации. А ведь достаточно было настроиться на московское радио, которое передавало речь Молотова. Однако никто в Коломне и Кутах советского радио не слушал, ничего не было предпринято для того, чтобы на весь мир объявить о своем «местонахождении» и зафиксировать тот факт, что Польское государство существует, его правительство находится на польской территории, а его армия продолжает сражаться.
Заседание правительства состоялось в Коломне около полудня. Предстояло неотложно решить ряд самых важнейших вопросов: принять политическую декларацию и оповестить весь мир о советском вторжении, потребовать от Англии и Франции признать Советский Союз агрессором и союзником Гитлера, объявить войну СССР (страну, находящуюся в состоянии войны с вторгнувшимся на его территорию соседом, было бы трудно признать «несуществующим государством»), дать четкие директивы армии, всеми имеющимися силами организовать оборону «румынского плацдарма» и удерживать его до последней возможности, подготовить обращение к народу. Словом, «подать признаки жизни», на деле доказать, что товарищ Молотов в корне не прав.
Практически ни одна из этих проблем «незадачливыми правителями» не рассматривалась. (Кстати, в июне 1936 году Польша препятствовала принятию международных санкций против Италии, захватившей территорию Абиссинии, именно ввиду того, что последняя, по словам Бека, «как государство перестала существовать».
«Чехословацкую республику мы считаем искусственным образованием… противоречащим действительным потребностям и правам народов Центральной Европы», — это инструкция Бека послу в Берлине. Добалансировался… Бог шельму метит.)
Основной темой обсуждения стал вопрос об эвакуации «отцов отечества» через Румынию во Францию с целью там «продолжить борьбу». Из всех членов правительства один только премьер Складовский, считавшийся человеком недалеким и, как писал Бек, «не понимавший роли правительства», засомневался, имеет ли уважаемое сборище право в такой момент бросать на произвол судьбы свой народ и полумиллионную армию. «Мы должны удерживать отдельные пункты, — утверждал генерал, — такие как Хель, Варшава, Модлин, Львов, чтобы Гитлер не мог объявить миру, что польское сопротивление закончилось, что государствам Запада не для чего теперь сражаться. Мы должны продолжать нашу борьбу с политическими целями». Однако поддержки идея не получила.
Войну Советскому Союзу решили не объявлять, посчитав, что это облегчит судьбу военнопленных и населения. В итоге все граждане Польши, проживавшие на территории «Крэсов Всходних», оказались бывшими жителями бывшего государства, абсолютно бесправными во всех отношениях, взятые в плен солдаты и офицеры — не военнопленными, а обычными антисоветчиками и уголовниками. По этим статьям им лепили потом «пять лет без права переписки». Заодно было принято легкомысленное решение освободить от союзнических обязательств Румынию, с которой имелся договор о взаимопомощи, заключенный именно на случай войны с СССР.