— Удался! — Ленька даже подпрыгнул, но тут же почувствовал, что какая-то сила приподняла его в воздух и грохнула оземь.
— Куда прешь, гаденыш! — перед Ленькой появилось багрово-синее, небритое лицо. Где он видел его? А, тогда, у ресторана… К счастью, казак не узнал Леньку. Он только длинно и витиевато выругался и, еще тряхнув Леньку за ворот ватника, опустил на заснеженный тротуар.
— Шляются тут. Путаются под ногами!
Но даже эта встреча не омрачила Ленькиного настроения. Он ускорил шаги. Хрустко, будто свежая тугая капуста, скрипел под ногами снежок. Сияли солнечные окна. Синело небо. И, казалось, еще бы чуть пригрей лучи, — и задымятся крыши, потечет родниковая капель, жесткий снег враз станет ноздреватым, дымчато-голубым… Кругом все тихо и мирно. И нет будто бы ни войны, ни крови, ни расстрелов. Вот войдет Ленька сейчас в дом свой: отец сидит, читает газету, рядом за швейной машинкой тихонько напевает мать. Но стоит заколоченным дом. Замело сугробами ворота. И до весны к дверям, пожалуй, не добраться…
Ленька замедлил шаги. Но не остановился. Остановишься, воспоминания полезут самые что ни на есть душевные. Раскиснешь совсем. А тут надо революцию делать. Революцию! Где-то рядом дерется отец и его товарищи. Оттуда ежедневно приходят сообщения, одно интереснее другого. Не было одежды — оборвались красные, а тут обнаружили на запасных путях эшелон, что шел куда-то из России эмиру Бухарскому. В двух вагонах — теплые халаты, покрытые красным атласом. С легкой руки Цвиллинга оделись и стали воевать в красных халатах. Чем не форма?
А недавно Василий Исаевич рассказывал у Котовых, как возле Сырта кончилась в кобозевском поезде вода. На станции воды нет, а тут белые уж подбираются сзади, отрезают путь. Патронов у наших мало. Отступать? Бросить поезд и пулеметы? Нет! Цвиллинг бросается в снежную замять, скидывает одежду и рубашкой начинает таскать снег в тендер паровоза! За Моисеичем остальные! И вот снова поезд движется, живет, бьет казаков! Поливает их огнем!
Ленька сам не заметил, как размахался руками и нечаянно задел шедшую навстречу пару. Молодая женщина в меховой длинной до пят шубе вела под руку пьяного поручика. Когда Ленька задел его, офицер остановился, оттолкнул женщину и, раскачиваясь, будто от ветра, стал рассматривать Леньку в упор.
— Та-ак, погоди-ка, голубчик мой, погоди, — поручик полез в карман. Ленька похолодел: перед ним стоял Виноградов. Сейчас вытащит наган и…
— Та-ак, так-с, — поручик все продолжал шарить в кармане и, отдуваясь, пучил глаза, — так-с, дорогой…
Бежать бесполезно. Язык будто прилип, да и о чем говорить с пьяным? Ленька молча ожидал, что будет дальше. Кажется, Виноградов не узнал его. Безучастно стояла в стороне женщина, кутая голову в широкий мохнатый воротник.
Офицер стал медленно вынимать из кармана руку. Сощурил глаза.
— Ха, испугался? — в руке он держал портсигар, — вот смотри: обычный портсигар… в то же время и не обычный… Память.
Виноградов стянул перчатку с левой руки и открыл, портсигар, размял папиросу. Женщина взяла поручика за локоть, но Виноградов недовольно скривился.
— Пардон, мадам! Дай поговорить с будущим России. Мы перебьем друг друга, а они вот останутся. Должен кто-то оставаться на земле? А?
Виноградов протянул портсигар Леньке. Ленька поколебался секунду и взял папиросу. Закурил. Поручик уже не раскачивался, а стоял прямо, застыл, лакированные сапоги плотно прикипели к снегу.
— Да о чем я? — Виноградов покрутил портсигар и сунул в карман.
— А что я говорил?
— Идемте, — томно протянула женщина. Поручик качнулся, выхватил у Леньки папиросу и бросил ее на снег. Затоптал:
— Обрадовался? Покурить захотелось с офицером? — поручик нагнулся и пристально разглядывал Ленькино лицо, — где-то я видел уже эту физиономию…
Бежать? Ленька исподлобья глянул в лицо поручика. И как это все получается глупо: надо же нарваться на этого…
— Ну я вас все равно раскопаю, — поручик повис на руке женщины, пробормотал что-то вроде и не по-русски. Сделал шаг и с каким-то шипением произнес: — беги пока я добрый!
— Добренький, — пропела женщина, — идемте скорее. Поди собрались все, а нас нет… Неприлично получится, Александр Ильич гневаться будет. Да и опасно нынче…
— Пардон, — склонился поручик и поцеловал руку у женщины. Рука была в легкой ажурной перчатке. — А вы, мадам, приставлены ко мне атаманом для… для… чтобы обучить меня правилам хорошего тона?
Виноградов невесело рассмеялся.
— Боже, кто поверит, что… — поручик поперхнулся, — что единственная наследница баевских миллионов будет утешать бедного поручика? Бедного…