Ленька вцепился в рукав Бурчака, он вдруг с головокружительной ясностью представил: «вот и Бурчака убьют, убьют Коростелева, умрет Наташа, умрет Ева и умрет он сам и все будет буднично: днем светит солнце, ночью заплывает все темью… А там, в могиле, всегда темно. И что бы ты ни делал, все равно один конец…»
Ленька зябко передернул плечами. Бурчак приостановился:
— Страшно или замерз?
— Чего бояться… теперь, — наклонил голову Ленька, — я уже ничего не боюсь…
— Понятно, — грустно протянул Бурчак, — не легко тебе. А кому легко? Тому, кто в хате сховался и як мышь жиреет. А кто себя не жалеет, тому трудно. Но что трудно дается, то долго живет, хлопчик ты мой… Запомни это хорошенько. Жизнь — это штука сложная. Ее даже измерить нельзя. Нет меры.
— Как нет? — удивился Ленька, — годами считают.
— Ось гарно, — обрадовался Бурчак тому, что расшевелил Леньку, вызвал его на разговор, — годами говоришь? Не всегда. …Вот Моисеич молодым погиб, а переживет нас всех. Герои не умирают… Человек живет столько, сколько он добра сделал людям. Эх, скоро все наладится, заживем как! Эге-ге! А тебя обженим тогда, детишки будут… Ты им по вечерам рассказывать будешь, как дрались мы за свободу и счастье для всех…
— Шутите, — укоризненно прервал его Ленька, — эх, вы…
— Шутим? — жестко бросил Бурчак, — а як же? Пусть враги мечутся и стонут. Но скажу тебе: человек тогда силен, когда верит. В хорошее верит. Без надежды жить нельзя, нельзя без нее побеждать…
Неожиданно из-за угла вывернулся красногвардеец. Он тяжело и надрывно дышал, устало переставляя ноги.
— Стой, что случилось, куда бежишь? — остановил его Бурчак. — Да это ты, Гриша? Что случилось?
Ленька тоже узнал парня, что часто бывал у Левашова.
— А… ах, — выдохнул Гриша и схватил Бурчака за плечо, — Михалыч, …в юнкерском… зарубили… всех!
Гриша скрипнул зубами. Мотнул головой. И тут Ленька заметил, как из-под шапки красногвардейца наползает на лоб что-то черное.
— Как зарубили, кто?! — вскричал Бурчак. — Ты что городишь? Там же в отряде женщины, детишки!
— Всех, — тихо сказал Гриша, — порубили всех. Дутовцы ворвались в город.
И тут раскололась ночь: взревели гудки железнодорожных мастерских. Тревога!
— Всех, кого встретишь, зови в мастерские, — приказал Бурчак, там соберемся. Понял? Беги!
Тревога! Белые банды в городе. Непрестанно ревели гудки. Туда, в мастерские, звали гудки всех, кому дорога революция и свобода. Тревога! Город в опасности.
— Я побежал в исполком! — крикнул вслед Грише Бурчак, — а ты, — обратился он к Леньке, — ты…
Ленька стоял, прислонясь к каменному крыльцу, и старался унять противную дрожь в ногах. Нет это был не страх, это было что-то другое, какое-то нервное напряжение, как перед дракой. Ленька потрогал холодные камни, и в лицо ему ткнулась веточка тополя.
— Я, Михалыч, в номера, — удивляясь спокойствию в своем голосе, твердо сказал Ленька, — надо мне туда, разреши… Красинские там…
— Добре! Действуй!
Ленька побежал.
Тревога! Гудело над городом. Тревога!
На Введенской Леньке попались двое рабочих.
— Куда? — крикнул один, — там казаки!
— В мастерских сбор, — откликнулся Ленька, — там наши!
Вдруг слева громко ухнуло. Взметнулось пламя. В ответ застрочил пулемет. Ленька пригнулся, но продолжал бежать.
Тревога! Гудки слились в рев. Тревога!!
У ресторана Леньку остановили несколько вооруженных людей. На рукавах — красные повязки.
— Нет, — преградил один из них Леньке путь штыком, — нет, ходи назад!
Ленька узнал венгерца. Того, что был у Цвиллинга. Того, с которым ходили в конюшню за Тауром.
— Ты что? Не узнал? — вставая в освещенное место, — спросил Ленька, — я был у Цвиллинга тогда. Помнишь? Коня выбирали с тобой? Ну, помнишь?