На каждой станции, даже там, где мы не останавливались, огромные толпы мужчин и женщин приветствовали нас с цветами. Было очевидно, что немецкая нация охвачена огромным военным энтузиазмом. Особенно восхищались уланами. Солдаты в поездах, которые шли перед нами, должно быть, рассказывали, что мы уже встречались с врагом, а на самом деле мы воевали всего неделю. Правда, мой полк уже был упомянут в официальном сообщении12. 1-й полк улан и 155-й пехотный полк взяли Калиш. Нас чествовали как героев, и мы себя чувствовали таковыми. Ведель нашел казацкую саблю и показывал ее восхищенным девицам, производя сильное впечатление. Разумеется, мы поддакивали ему, сочиняя разные жуткие истории, и веселились от души до тех нор, пока не покинули поезд в Бузендорфе возле Диденхофена.
Перед самым прибытием мы долго простояли в длинном тоннеле. В мирное время неприятно застрять в тоннеле, а уж в военное и подавно. Некоторые возбужденные ребята хотели пошутить и начали стрелять. В тоннеле пошла пальба – удивительно, что никто не был ранен. Так и не было установлено, кто начал стрельбу.
В Бузендорфе мы выгрузились из поезда. Жара была нестерпимой, наши лошади почти падали. На следующий день мы отправились на север в направлении Люксембурга. Между тем я обнаружил, что мой брат с кавалерийской бригадой направлялся туда же неделей раньше. Позже я наткнулся на его след еще раз, но увиделись мы только год спустя.
Прибыв в Люксембург, мы понятия не имели, каковы наши отношения с народом этого маленького государства13. Когда я увидел местного полицейского, то подумал, что это солдат, и задержал его. Он же пообещал, что пожалуется на меня немецкому императору, если я немедленно его не освобожу. Поразмыслив, я отпустил его. Мы прошли через города Люксембург и Эш и приблизились к первым укрепленным городам Бельгии. Продвигаясь вперед, мы маневрировали, как в мирное время. Все были чрезвычайно возбуждены. Хорошо, что действовали мы так же, как на маневрах, иначе наделали бы много глупостей. Справа и слева от нас, спереди и сзади, на каждой дороге маршировали войска различных армейских корпусов. Невольно думалось, что здесь творится полный беспорядок. Но внезапно неразбериха прекратилась, превратившись в прекрасную организацию.
Тогда у меня еще не было представления о наших авиаторах. Я очень разволновался, когда увидел первого летчика, даже не зная, союзник он или враг. В то время я не знал также, что немецкие самолеты помечаются крестом, а вражеские – кругами. Поэтому мы палили по каждому самолету. Наши старые пилоты до сих пор рассказывают о болезненных чувствах, возникавших при беспрестанном обстреле своими же.
Мы шли и шли, посылая далеко вперед патрули, пока не достигли Арлона. Тревога не покидала меня, когда я во второй раз пересекал границу. Мрачные слухи о французских стрелках уже достигли моих ушей. Мне было приказано быть связующим звеном моего кавалерийского подразделения. В тот день мы с солдатами проехали не менее 60 километров. Ни одна лошадь не подвела, это было замечательным достижением. В Арлоне я поступил так, как нас учили в мирное время, – вскарабкался на колокольню. Когда я спустился, был окружен толпой сердитых молодых людей, которые разговаривали угрожающим шепотом. Колеса моего велосипеда оказались проколоты. И я вынужден был полчаса тащиться пешком. Этот эпизод позабавил меня – с пистолетом в руке я был абсолютно уверен в себе, даже если бы дело дошло до драки.
Позже я узнал, что несколько дней назад жители вели себя предательски по отношению к нашей кавалерии и каретам «Скорой помощи». Было решено поставить некоторых джентльменов к стенке.
Во второй половине дня я достиг места назначения и узнал, что рядом с Арлоном три дня назад был убит мой кузен Рихтхофен. Конец дня я провел с кавалерийской дивизией. Ночью случилась беспричинная тревога, а позже я вернулся в свой полк.
Слегка соприкоснувшись с врагом на войне, мы, кавалеристы, стали объектом зависти со стороны солдат других частей. Для меня это было лучшее время за всю войну. Я даже хотел бы еще раз прожить тот период.
Мне приказали разведать силы противника, занимающего огромный лес возле Виртона. Я с пятнадцатью уланами отправился, сказав себе: «Сегодня у меня будет первая схватка с врагом». Задача была нелегкой. В таком огромном лесу могло быть спрятано что угодно.
Я поднялся на вершину небольшого холма. В нескольких сотнях шагов от меня на многие тысячи акров раскинулся огромный лес. Было замечательное августовское утро. Лес выглядел таким мирным и спокойным, что я забыл все свои военные намерения.
Мы приблизились к окраине леса. Поскольку с нашими биноклями мне не удалось обнаружить ничего подозрительного, нужно было пойти дальше и выяснить, будут ли но нас стрелять. Люди, идущие впереди, скрылись за деревьями. Я последовал туда же вместе с одним из лучших улан. На краю леса стоял одинокий домик лесника. Мы проследовали мимо.
На земле остались многочисленные следы прошедшей конницы. Я остановил своих солдат, подбодрил их несколькими словами и почувствовал, что могу абсолютно положиться на каждого из них. Разумеется, никто не думал ни о чем, кроме атаки на противника. В характере каждого немца атаковать противника при встрече, особенно вражескую кавалерию. Я видел себя во главе моего маленького отряда, рубящего вражеский эскадрон, и испытывал радостное возбуждение от ожидания. Глаза моих улан тоже сверкали. Так мы шли по следу быстрой рысью. После часа езды по красивой горной долине лес стал редеть. Я был уверен, что здесь мы встретим врага, поэтому – особая осторожность! Справа от нашей узкой дороги была крутая стена из камней в несколько метров высотой, слева – узкий ручеек, а далее луг в 50 метров, окруженный колючей проволокой. Внезапно наши передние лошади исчезли в кустах. Мои солдаты остановились – выход из леса был заблокирован баррикадой.
Я тут же понял, что попал в ловушку. Какое-то движение возникло в кустах за лугом и слева от меня, и я увидел спешившуюся вражескую кавалерию. У них было около сотни карабинов. Ничего нельзя сделать! Путь вперед перекрыт баррикадой, ни направо, ни налево не свернуть. Атаковать противника так, как я собирался, невозможно. Оставалось только повернуть назад. Я знал, что мои дорогие уланы были готовы ко всему, но не к бегству от врага! Это испортило нам настроение. Секундой позже раздался первый выстрел, за которым последовала интенсивная стрельба из леса. Дистанция между нами и врагом составляла от 50 до 100 метров.
Я приказал солдатам немедленно присоединиться ко мне, когда они увидят мою поднятую руку. Я был уверен, что мы должны отойти назад. Подняв руку, я повел своих людей за собой. Возможно, они не поняли меня. Всадники, скакавшие за мной, подумали, что я в опасности, и на большой скорости помчались, чтобы помочь мне. Мы находились на узкой лесной дороге – можно представить себе последовавшую неразбериху. Две лошади впереди помчались в панике, поскольку звук каждого выстрела усиливался в десять раз узким пустым пространством. Я видел, как они прыгали через баррикаду, и никогда больше не слышал о них. Видимо, они попали в плен. Я повернул свою лошадь и пришпорил ее. С большим трудом я убедил улан, спешивших ко мне, не приближаться, а повернуть и отступать.
Мой ординарец ехал рядом со мной. Вдруг его лошадь упала. Я перепрыгнул через них, а другие лошади рядом попадали. Короче, началась страшная сумятица. Я увидел своего ординарца, лежащего под лошадью. Очевидно, он не был ранен, его придавило весом животного. Враг застал нас врасплох. Вероятно, он наблюдал за нами с самого начала и устроил ловушку, что в характере французов.