Выбрать главу

Питер оказался на удивление энергичным и открытым для общения с нами. Он рассказал, что ребята из его группы - братья и двоюродные сестры, родом из деревни близ города Маноно, который находится в нескольких сотнях километров к северу, в самом сердце колтановой территории. Недавно в Маноно также были обнаружены залежи лития, которые собирались разрабатывать несколько иностранных горнодобывающих компаний, учитывая растущий спрос на этот металл при производстве литий-ионных аккумуляторов. У Маноно была мрачная репутация северного угла "Треугольника смерти". Два других города, образующих "Треугольник смерти", - Митваба и Пвето, названные так потому, что ополченцы май-май, действовавшие в этом регионе, были известны тем, что использовали особо жестокие методы, чтобы заставить местное население копать колтан и золото. В отчетах из этого района описываются пытки, убийства, отрубание рук и ног - методы, передававшиеся из поколения в поколение от отрядов Леопольда.

"Два года назад май-май забрали нас из дома и привезли на кобальтовую шахту недалеко от Милеле, - объяснил Питер.

Милеле - это то самое место, о котором Кийонге, ребенок с шилом в веке, говорил, что там живут тысячи детей, которые копают кобальт.

"Май-май продали нас ливанцу по имени Ахмад. Он заставил нас копать и забрал все деньги. Он сказал, что мы должны отплатить ему за то, что он привел нас в Милеле. Мы бежали оттуда и пришли в Камбове", - рассказывает Питер.

Услышать о торговле детьми в Милеле во второй раз от детей из Ликаси и Камбове казалось не просто совпадением. На этот раз я стремился узнать как можно больше об этой операции и мысленно составил список вопросов: Сколько ополченцев май-май были вовлечены в систему торговли детьми? Сколько людей, таких как Ахмад, покупали детей у ополченцев? Сколько детей было похищено из деревни Питера, расположенной недалеко от города Маноно? Сколько детей в общей сложности копали кобальт в Милеле, когда там жил Питер?

Не успел я задать первый вопрос, как по холмам пронесся шум, за которым последовали крики и выстрелы. Питер спрыгнул в окоп. Я обернулся и увидел, что к нам бегут семь человек, вооруженных автоматами Калашникова и пистолетами. Они стреляли в небо и быстро окружили нас с Артуром. Они направили на нас оружие и кричали как берсеркеры, красноглазые и вонючие от спиртного. Они спрашивали, делали ли мы какие-нибудь фотографии, и требовали показать им наши телефоны. Они сорвали с моих плеч рюкзак, толкнули меня и начали рыться в моих вещах. Один из них нашел мой блокнот и начал листать его. К счастью, он не умел читать по-английски.

Ситуация выходила из-под контроля. Я с тревогой посмотрел на Артура. Кровь отхлынула от его лица, но он спокойным и ровным голосом попросил меня показать мужчинам мое заявление о привлечении к ответственности с печатью и подписью господина Лукалабы. К этому времени содержимое моего рюкзака было разбросано в грязи, поэтому я поискал папку, в которой хранил документ, и нашел ее под ботинками одного из коммандос. Я достал бумаги и вручил их человеку в черном берете, полагая, что это глава ополчения. Артур указал на подпись господина Лукалабы и объяснил, что мы находимся под защитой офиса губернатора. Человек в берете рявкнул в ответ, но Артур невозмутимо продолжал. Подпись, похоже, умерила их пыл, и они приказали нам немедленно уходить, но не раньше, чем снова потребовали проверить мой телефон на наличие фотографий. Я направил их к альбому, в котором не было последних снимков, что, похоже, их удовлетворило. Милиционеры погнали нас из шахты, сделав еще несколько выстрелов в воздух, когда мы уходили.

Когда мы выходили из района кустарной добычи, я в последний раз мельком взглянул на Никки. Ее дочь наконец успокоилась и спала на спине, пока она копалась в траншее. Никки смотрела на меня безучастно, холодно... затем, когда в ее глазах появилась легкая дрожь, выражение ее лица изменилось на выражение испуганного ребенка. Наши глаза встретились в узнавании. Думаю, мы оба понимали, что она обречена.