В отличие от основного комплекса Мутанды, мне удалось попасть на шахту Шабара. Чтобы добраться до места, я съехал с шоссе возле Мутанды и поехал на север по грунтовой дороге мимо деревни под названием Кавама. Некогда тихий поселок в последние годы стремительно разрастался за счет притока старателей. Наплыв людей превратил Каваму в солянку из жилищ, разбросанных по массивным термитным курганам. Некоторые из домов были старыми кирпичными хижинами, которые простояли в деревне много лет, а другие больше походили на пластиковые палатки, которые выглядели так, будто их поставили на прошлой неделе. Здесь были Каддафи, продающие бензин в желтых контейнерах, женщины, торгующие древесным углем, и два киоска для пополнения баланса мобильных телефонов.
Грунтовая дорога в Шабару пересекла деревню и на протяжении более километра шла под уклон. По мере набора высоты передо мной открывались широкие просторы саванны, покрытой легким лесом, и холмы. Я подошел к входу в шахту, который охранялся вооруженной охраной. Они пропустили меня как гостя КОМАКАТа и провели в небольшое бетонное строение горчичного цвета с надписью BUREAU ADMINISTRATIF COMAKAT над главной дверью. Один из старших менеджеров КОМАКАТа, а также сотрудник SAEMAPE поприветствовали меня и провели пешую экскурсию по шахте. Присутствие чиновника SAEMAPE наводило на мысль, что конголезское правительство собирает роялти с добычи на Шабаре, хотя технически это была незаконная кустарная добыча на промышленной концессии.
Шахта Шабара была огромной. Он простирался на десятки квадратных километров по холмам и карьерам до самого края обрыва, с которого открывался вид на обширную сельскую местность. Здесь было как минимум одно большое хранилище, заполненное более чем тысячей розовых мешков из рафии, набитых рудой. Грузовики развозили грязь по участку. Экскаваторы скребли и рыли землю. Сотрудник КОМАКАТа повел меня вглубь шахты, мимо нескольких больших выемочных участков к основной зоне раскопок. Я ожидал увидеть что-то похожее на Кипуши или, возможно, Токотенс. Я думал, что, возможно, здесь будет не более двух-трех тысяч старателей, копающих в траншеях и набивающих мешки. Когда мы обогнули широкий хребет и показалась главная шахта, картина поразила меня как удар грома. За все время, проведенное в Конго, я никогда не видел ничего подобного.
Внутри огромного котлована глубиной не менее 150 метров и шириной не менее 400 метров было полно людей. Более пятнадцати тысяч мужчин и мальчиков-подростков работали молотками, лопатами и кричали внутри кратера, не имея практически никакой возможности двигаться и дышать. Никто из рабочих не носил ни сантиметра защитного снаряжения - только шорты, брюки, шлепанцы и, возможно, несколько футболок. Это была буря красок - красные, синие, зеленые, желтые и оранжевые цвета смешались внутри розово-каменной ямы. По меньшей мере пять тысяч мешков из рафии, наполненных рудой, были сложены на краю котлована, и это число росло только за счет утренней добычи. Яма не была грязью и камнем - это была целая гора породы и гетерогенита, которую грубая человеческая сила долбила и разбивала на камешки.
Сотрудник КОМАКАТа повел меня в яму по узкой дорожке из неровного камня. Мужчинам и мальчикам, идущим в противоположную сторону с набитыми мешками из рафии, перекинутыми через плечо, как грузовой состав, было приказано расчистить путь для нашего спуска. К концу моего пребывания в Шабаре подошвы моих кроссовок порвались, но многие старатели ходили босиком. Пока мы спускались в шахту, я смог разглядеть, что землекопы разбиты на группы по пять-десять человек. Некоторые группы вставляли толстые отрезки арматуры в трещину в горе и били по ним большими металлическими молотками, чтобы отколоть кусок породы размером с валун. Другие группы использовали более мелкие куски арматуры и молотки, чтобы разбить валуны на камни и гальку. Другие группы, состоящие в основном из младших мальчиков, грузили гальку в мешки. В десятках мест вокруг карьера старатели спускались и выходили из туннелей. Некоторые из них возвышались над карьером, как козлы, сидящие на горном склоне.