Нарушения в сфере налогообложения и доходов, о которых говорил Аристоте и которые подтвердил Сильвестр, побудили меня провести дополнительное расследование и посетить Министерство горнодобывающей промышленности провинции Луалаба. Это министерство следит за сбором налогов, роялти и других платежей от совместных предприятий Gécamines и иностранных горнодобывающих компаний. Канцелярский работник Чарльз объяснил, что у министерства нет ни одного достоверного источника данных о сборах налогов. Я предположил, что он сказал это потому, что любые записи, которые у них могут быть, не должны передаваться посторонним, поэтому вместо этого я попросил его объяснить, как должна работать налоговая система.
"Провинция получает доходы от горнодобывающих компаний в зависимости от тоннажа и типа добытой руды", - пояснил Чарльз. "Эти доходы перечисляются центральному правительству в Киншасе. Центральное правительство перераспределяет часть этих доходов обратно в каждую провинцию в зависимости от численности ее населения".
Если не принимать во внимание тот факт, что последняя перепись населения в стране проводилась в 1984 году и оценки численности населения в каждой провинции были в лучшем случае расплывчатыми, система, описанная Чарльзом, представлялась справедливым способом распределения финансовых ресурсов по стране. Чарльз не согласился.
"Проблема в том, что Луалаба и Верхняя Катанга сами по себе обеспечивают, возможно, половину доходов центрального правительства, но мы не получаем адекватной доли взамен", - говорит Чарльз.
Это было извечное противоречие Конго - богатства Катанги должны принадлежать катангцам. Популистские политики продолжают призывать к отделению Катанги от ДРК, а их желание сохранить богатства Катанги у себя дома привело к многочисленным схемам минимизации налоговых выплат в Киншасу. Одна из основных используемых схем известна как "одна треть, одна треть, одна треть", при которой в Киншасу отправляется только одна треть от фактически причитающихся платежей за добычу полезных ископаемых, одна треть удерживается провинциальным чиновником (чиновниками) в качестве взятки за подделку отчетности, а одна треть удерживается горнодобывающей компанией в качестве отката в схеме уклонения от уплаты налогов.
Посещение Министерства горнодобывающей промышленности провинции Луалаба оставило у меня больше вопросов, чем ответов. Как учитываются доходы от добычи полезных ископаемых и куда уходят деньги? Я вспомнил, что в 2018 году только от компании Glencore в центральное правительство поступило 1,08 миллиарда долларов в виде налогов и роялти, что составляет 18,3 процента национального бюджета в том году. Не удивительно, что Чарльз предположил, что провинции Луалаба и Haut-Katanga приносят до половины доходов в национальный бюджет. Однако когда я ознакомился с бюджетом ДРК на 2021 год, который называется "Проект закона о финансах ДРК", 3 , я был удивлен, обнаружив следующие две части информации: 1) налоги, роялти и другие доходы, собираемые с горнодобывающего сектора, нигде не фигурировали в национальном бюджете стоимостью 6,9 миллиарда долларов, и 2) провинция Луалаба значилась как провинция, обеспечивающая лишь 4,1 процента доходов в общий бюджет центрального правительства. Я проверил 2018 год, и снова оказалось, что провинция Луалаба обеспечивает лишь 4,1 % доходов в национальный бюджет, в то время как только Glencore отвечает за 18,3 %. В 2019 и 2020 годах доля провинции Луалаба также составляла 4,1 процента. Были ли это просто выдуманные цифры? Куда уходили все доходы от горнодобывающего сектора? По сей день мне не удалось найти ответы на эти вопросы.
Насколько мутной казалась практика учета в официальном горнодобывающем секторе, настолько же менее ясно было, как учитываются доходы от кустарной добычи. Кустарные добывающие кооперативы, управляющие официальными ЗЕА, должны были вести учет своей продукции для определения налоговых выплат провинциальному правительству, но никто не проверял их бухгалтерские книги, поэтому они могли легко подтасовать цифры и прикарманить разницу. А как насчет сотен неофициальных кустарных участков за пределами официальных ZEA, в деревнях, на холмах, в лесах и других отдаленных районах? Учитывается ли государством хоть что-то из продукции, произведенной на этих участках, и даже если она фиксируется на каком-то этапе цепочки, куда уходят деньги? Каждый пропавший доллар можно было бы использовать для инвестиций в благосостояние конголезского народа. Всего лишь часть средств, выкачанных на разных этапах негоциантами и депо, могла бы легко оплатить все зарплаты учителей, учебники и принадлежности, необходимые для того, чтобы дети в шахтерских провинциях могли посещать школу полный день. Этих средств также хватило бы на расширение инфраструктуры здравоохранения, санитарии и электрификации по всему Медному поясу. Похоже, что коррупция поразила почти все уровни управления в ДРК, не считая финансовых махинаций, которые якобы использовали иностранные горнодобывающие компании, чтобы обделить конголезское правительство.