Они познакомились летом 34-го. Время медленного фокстрота и подступающей жары. К этому моменту в ее жизни проскользнули несколько мужчин, но следа не оставили. Каких-либо иллюзий на собственный счет у Татьяны никогда не было.
— Как там говорили? Третий сорт еще не брак? Вот это про меня. Я понимала, что со мной остаются не от хорошей жизни. В общем, когда Леша подсел ко мне знакомиться, я вдруг подумала, что он шпион. Нет-нет, я серьезно! К тому времени я уже почти пять лет жила в Москве, работала в НКИДе и по части страха успела поднатореть. Когда незнакомец заговорил со мной, я решила, что он иностранный агент. Все это выглядело так странно. Я сижу себе, уродина, и вдруг на́ тебе — такой красавец и знакомится со мной.
Несколько первых дней она не разговаривала с ним. Натурально. Думала, проверяют. Леша здорово шутил, но Татьяна даже не улыбалась.
— Помню, как я спросила у Пашки Азарова, считает ли он возможным, что кто-нибудь влюбится в меня? Глупый вопрос, я знаю. К тому же не совсем корректный. Так или иначе, Пашка похлопал меня по плечу и спросил:
«Какой он?»
«Красивый, интеллигентный, похож на шведа».
«Может, действительно шпион?»
«Не знаю, но в меня уже, кажется, проник…»
«То есть вы уже того?»
«Дурак ты, Азаров!»
Алексей был терпелив. Он стойко переносил все странности Татьяны. Она же по-прежнему относилась к нему как к лазутчику. Более того, с каждым днем подозрения Татьяны Алексеевны только усиливались! Она не сдавалась, а он не отступал.
— Ну кто бы стал тратить столько времени на дурнушку вроде меня? Москва кишела красотками, а он прилип ко мне будто банный лист. Может, знал, что я жила на Западе? Может, хотел уехать?
Каждый вечер, стоя перед зеркалом, она перебирала платья и причины, основания и сережки. Со страхом она пыталась угадать, когда же он исчезнет, но Лешка не уходил.
— Я была готова поверить во что угодно, но только не в любовь. Кажется, я рассказывала вам, что с детства любила рисовать. И вот представьте себе, однажды Леша пришел на свидание с мольбертом!
«Это еще что?» — спросила я.
«Это тебе».
«Зачем?»
«Я видел, как во время обеда ты рисовала на листке».
«Ты следишь за мной?»
«Глупая, я всего-навсего часто бываю здесь… по делам».
«По каким таким делам?»
«Придет время — расскажу. Пойдем, я тебя провожу».
Сама не знаю почему, но я согласилась. Он так нелепо выглядел с этим мольбертом.
«Я еще и краски тебе купил, и кисточки».
«С чего ты взял, что я приму их?»
«Не примешь — подарю другому».
«Или другой?»
Он обогнал ее и остановился. Стал против и улыбнулся. В одной руке сумка, в другой мольберт. Она смотрела на него и понимала, что уже любит, что всю жизнь будет любить.
— Мне бы радоваться, кикиморе, а я все строю из себя принцессу-недотрогу.
«Что ты там хотел рассказать мне о своих делах?»
«Хотел рассказать, что часто бываю здесь по делам “Помполита”».
— Что такое «Помполит»? — спрашиваю я.
— Помощь политическим заключенным, — отвечает соседка. — До 22-го года они назывались «Московский комитет Политического Красного Креста». Сейчас в это сложно поверить, но в Советском Союзе было и такое. Де-юре Ежов закрыл их только в 38-м. Леша не был сотрудником «Помполита», но помогал в сборе средств осужденным. Искал деньги на поэтических и музыкальных вечерах.
— А это было не опасно?
— Не опаснее, чем строить переправы. В 36-м году мост, который проектировало Лешино бюро, обвалился. Всех рабочих и архитекторов отправили в лагеря. Алексея спасло только то, что за месяц до этого его перевели на другой объект. Обыкновенное везение. Перевели бы, скажем, за неделю — не помогло бы. Возможно, если бы тогда Лешу арестовали, все бы сложилось иначе, но…
— Что «но»?
— Но говорю же вам — его не арестовали. Такие были годы — годы Большого террора, а следовательно, и большого везения.
Долгое время, особенно в силу деятельности Алеши, они полагали, будто кое-кому еще можно помочь. К 37-му году этих надежд не осталось.
В связи с давлением на наркома Литвинова чистки начались и в НКИДе. Безусловно, они были и раньше, но массовый характер приобрели лишь в 37-м. Азаров, у которого Таня и Алексей часто бывали в гостях, жил всего в нескольких шагах от работы — Кузнецкий Мост, дом № 5. В 37-м его подъезд был наполовину опечатан.