В 1928 году другой участник этой операции — Семён Михайлович Лепетенко — писал в шестом номере «Морского сборника», что «с приездом Раскольникова начавшее было падать настроение стало быстро подниматься. Многие из матросов и поныне утверждают, что, если бы Раскольников с его авторитетом среди моряков, свойственной ему тактичностью и энергией, явился в Новороссийск хотя бы за день до ухода части судов в Севастополь, флот удалось бы затопить весь полностью. Я с Куке л ем вполне разделяю это мнение».
В тот же день команда «Керчи», предварительно заложив в машинное отделение каждого корабля взрывные патроны, с короткой дистанции расстреляла в Цемесской бухте все остававшиеся в Новороссийске суда Черноморского флота.
«Уже с берега, — писал об этом всё тот же Владимир Савченко, — наблюдал Раскольников за последним актом драмы. Наблюдал не он один, весь город высыпал к морю. Пристань, набережную, мол сплошь усеяли люди. Около цементного завода стояли на берегу рабочие, взбирались на известковые насыпи, откуда были видны вы веденные из гавани, поставленные на внешнем рейде в ряд беспомощные корабли.
Первым пошёл ко дну „фидониси“, взорванный самоходной миной, которую выпустила по нему „Керчь“. От взрыва эсминец окутался клубами дыма, когда дым отнесло в сторону, все увидели — передний мостик обрушился, кормовая рубка помята, обе мачты сломаны. Нос корабля приподнялся кверху, и вдруг, будто по ледяной горке, корабль заскользил вниз — и скрылся под водой. Потом один за другим взрывались и, быстро наполняясь водой, шли ко дну остальные эсминцы, тонули под развевавшимися красными флагами, с сигналом, поднятым на мачте: „Погибаю, но не сдаюсь“.
Меньше чем за полчаса с эсминцами было покончено. Оставалась „Свободная Россия“. С „Керчи“ сделали залп по линкору из двух минных аппаратов. Одна мина прошла под килем корабля, другая взорвалась под носовой орудийной башней. Клуб чёрного дыма, поднявшийся из воды, закрыл серый борт корабля до боевой рубки. Корабль, однако, держался на воде. Ещё две мины, поразившие линкор в кормовой части, не изменили положения корабля. На „Керчи“ нервничали, кончался запас мин, а бронированная громада не поддавалась. Пятая мина чуть не потопила саму „Керчь“, что-то случилось в её механизме, и она заметалась в воде, меняя направление, то отдаляясь от миноносца, то вдруг направляясь прямо на него. Наконец, неожиданно вынырнув из воды, переломилась надвое и вмиг затонула.
Свободная Россия — линкор (с 1917 г.)
Шестая мина ударила в самую середину линкора. Густой белый дым окутал весь корабль. Дым рассеялся, и стали видны во многих местах огромные пробоины. Корабль, покачиваясь, начал медленно крениться на правый борт. Посыпались, перекатываясь по палубе, паровые катера, шлюпки. Тяжёлые круглые башни с двенадцатидюймовыми орудиями, отрываясь от палубы, катились по гладкому настилу, сметая всё на своём пути, и обрушивались в море, подымая столбы брызг. Через несколько минут корабль перевернулся, подняв кверху обросший тиной и ракушками тёмный киль, но ещё с полчаса держался на поверхности, будто губка, пропитываясь водой, пока не ухнул в пучину, образовав бурно кипящий водоворот.
Люди на берегу, как на похоронах, обнажили головы. Слышались сдавленные рыдания…»
(Лев Никулин запомнил слова, которые были сказаны Ларисой Рейснер по поводу затопления кораблей в Новороссийске, а также об эсерах и о себе:
— …Трагедия? — воскликнула она. — Да, трагедия. Но революция не может погибнуть! А левые эсеры — кокетки. Только путаются в ногах…
Этим левым эсером был писатель, учёный-филолог, теоретик кино Виктор Шкловский, который участвовал в февральской революции, был эмиссаром Временного правительства на Румынском фронте, а из рук Корнилова получил Георгиевский крест.)
В книге «Правда о потоплении Черноморского флота в 1918 году», вышедшей пять лет спустя после этих драматических событий, В. А. Кукель счёл необходимым отметить, что только приезд Раскольникова, его выступления позволили резко переломить настроение окончательно деморализованных к тому времени матросских масс. Другой участник этой операции — С. М. Лепетенко писал о том, что многие матросы-черноморцы считали: явись Раскольников в Новороссийск хотя бы на день раньше, флот удалось бы затопить весь полностью.
Тем временем «Керчь» развернулась, дала полный ход и вскоре скрылась за мысом. Она ушла к Туапсе, с тем чтобы там затонуть, как решила команда, благоразумно остерегаясь проделать это в Новороссийске. А на рассвете следующего дня она была затоплена недалеко от города Туапсе, и перед погружением на тёплое морское дно с антенны приготовленного к гибели корабля была отправлена печальная радиограмма: