А тут и напарник мой очнулся. Да ещё и отлепился от железяки этой сам. Стоит такой смотрит на меня, глаза по медному пятаку и говорит членораздельно:
- Я блин тут это! А ты! Где тут уже Штирлиц этот моргающий? Я в другую стадию уже хочу! Устал я здесь сильно что-то.
И тут я понял, что вновь не один и что напарник мой ко мне вернулся в полном здравии, которого у него никогда не было и в душевном равновесии о существовании, которого, он никогда и не знал. Праздник можно сказать у меня!
А эти, которые с телефонами всё это великолепие снимали, вдруг дружно так словно по команде с места снялись и пошли гуськом куда-то в белую мглу не просветную.
Тут и я смекнул неожиданно выгоду свою крамольную: это же и есть, самая что ни на есть благодатная паства вождя, и если она куда-то идёт, то видимо знает, куда надо идти в отличие от нас. А там глядишь, и сам вождь отыщется. Какой в нём прок без тех, кто его проповеди слушать будет? Никакого! Пустое место и только.
- Пойдём скорее, - говорю я Ляксандру и помогаю ему встать на ноги, - Там спасение наше, светлый луч в тёмном царстве не бытия. Туда нам надо.
- Чего? – переспросил напарник, вытряхивая снег из своего уха.
- Я говорю, пиво там греется и раки остывают! Пойдём скорее, а то всё закончится!
- Так чего же ты молчал-то? Пошли скорее, - оживился Ляксандр, - Пить тёплое пиво, это всё равно что…
Тут мой напарник как-то замялся и не закончил фразу, а я не стал уточнять подробности его личной жизни. Догнали мы этот электорат, значит, и идём за ними следом. Я фонариком дорогу подсвечиваю, чтобы напарник мой опять чего-нибудь не нашёл в снегу. Ляксандр не отстает, идёт рядом со мной и нервно так губы облизывает. Видимо уже мысленно пиво пьёт и наслаждается его прохладой и вкусом.
Тут неожиданно так последний из этой почётной колонны человек останавливается и оборачивается к нам. Телефоном своим водит, словно глазами, видимо, чего-то увидеть желает. Мы с напарником замерли и на всякий случай трупами прикинулись не сговариваясь. Может, померещилось ему чего? Кто же это бесполое существо понять сможет?
Страшно аж жуть по всему телу разливается. На лице у него тяжёлые трудовые будни запечатлены, а в глазах непобедимая вера в то, что будущее его будет непременно светлым и сытым. Тут я как-то впервые в себе засомневался. Вернее сказать засомневался в правильности своего выбора по поводу дарования свободы всем и вся. Именно этот индивидуум пусть лучше остаётся при своём понимании глубин мироздания. Подари такому свободу и хрен его знает, чем всё это потом закончится в итоге. И что хуже всего, за мной он потом и придёт с таким же выражением лица, если что-то пойдёт не так.
Вот взять Ляксандра, например, он и так в определённой степени человек свободный. Живёт в собственном выдуманном мире и от этого счастлив не по годам. Одна у него беда только – дембеля нет.
Посветил я, значит этому товарищу в лицо фонариком, а он развернулся и пошёл следом за остальными, как ни в чём и не бывало. Видимо разом осознал, что луч света благодатного при нём и ничего его свободе не угрожает. Надо будет запомнить этот финт с фонариком, мало ли, потом ещё пригодится.
Тут я вроде как начал взглядом своим очертания полуразрушенных домов различать по сторонам. Сразу и на душе как-то спокойнее стало. Да вроде, как и снег валить стал меньше. А жизнь то налаживается.
Процессия то наша, как и предполагалось, пришла туда куда нужно – в переулок тупиковый. А вот и два красных глаза светятся в сумраке ночном. Ба! Да это же наш вождь великолепный.
Стоит на большом ящике и вдохновенно речь свою толкает. Так сказать – прямо в массы электората мудрые слова ввинчивает без мыла.
- Революция, - говорит он народу, - которую мы все так долго ждали - свершилась. Ура товарищи!
Тут и мне как-то поскорее вдруг захотелось стадию эту завершить. Зря мы, что ли с Ляксандром сквозь огонь и воду прошли ради этого момента? Живота своего не пожалели. Так неужто мы и сквозь медные трубы пройти не сможем? Не бывать такому! Растолкал я, значит дулом автомата своего электорат по обе стороны дороги своей праведной да прямой. К вождю подошёл поближе и говорю ему властно так, дулом автомата указывая:
- Ты это, дедушка, брось! Не шали! Мы тебя с напарником моим Ляксандром прямо сейчас вразумлять начнём по-взрослому. Ты уж не обессудь, нам дембель вот как нужен. По-другому никак нельзя нам поступить.