— Ну, Максимка, — сказал отец, — народная в городе власть. Вот и к нам пришла революция.
Глянул мальчик в окно на улицу. На улице общий праздник.
Повернулся Максимка к отцу:
— Их было трое?
— Кого — трое? — не понял отец.
— Богатырей!
— Ах, богатырей… — усмехнулся отец. — Нет, брат, бери-ка больше.
— Тридцать три! — закричал Максимка.
— Больше, больше! — смеётся отец. — Не три и не тридцать три. Даже не триста три. Больше бери, Максимка!
Опешил мальчик:
— Откуда же столько?! Оно же по сказке…
— Ах, по сказке!.. Так устарела, Максимка, сказка. Ну, собирайся, пошли.
Вышли они на улицу. Много людей на улице.
— Вот они, наши богатыри, — показал на людей отец.
Глянул Максимка:
— И дядя Анисим?!
— И дядя Анисим.
— И дедушка Спицын?!
— И дедушка Спицын. Что же, Максимка, считай.
Начал считать мальчишка:
— Раз, два, три… десять… пятнадцать… двадцать…
Досчитал Максимка до ста, а дальше, бедняга, сбился.
Да и что же дальше считать, если этих самых людей, этих богатырей, перед глазами мальчишки — тысячи.
КУХАРКА
Обидно Смирновой Люде — мать у неё кухарка.
Вот у Вани другое дело: был отец кочегаром — стал начальником станции. У Лёвы мама была швея, а нынче фабрикой целой ведает. И даже у лучшей подружки Зины отец не как раньше — простой рабочий, а на заводе большой начальник.
А Людина мать как была, так и осталась кухаркой. Только работала прежде в семье у купца Изотова, а сейчас в заводской столовой.
Смотрит Люда в окно на улицу. Вот Семён за водой идёт. Весело вёдрами машет. Видный отец у Семёна теперь. На Балтийском море эсминцем командует. А был рядовым матросом. Вот прыгают девочки в классы: Иришка, Маришка и Клава. Почтальоном у Клавы работала мать, а нынче заведует почтой. Смотрит Люда — шагает Коля. Вот уж кому позавидовать можно! Папа у Коли работает где-то в Москве. Встречается часто с Лениным.
Вот какие у всех родители, огорчается Люда. А у неё мать кухарка.
— Да что ты, — утешает мать дочку. — Я работу свою люблю. Людям очень она полезная.
— Так-то так, — соглашается Люда, — а всё же…
Пришла Люда однажды в столовую и поразилась, взглянув на мать: белый передник, белый колпак. Слева и справа стоят помощники. Вошла девочка осторожно на кухню. Плита тут огромная, баки, кастрюли в ряд. Ножи здесь почти метровые. Черпаки не уступят вёдрам. Словно крышки от бочек — вот какие большие сковороды. Захватило у Люды дух.
Рядом с кухней сама столовая. Люди сидят, обедают. Знают рабочие Людину маму.
Вот подошёл к кухне какой-то парень:
— Анна Ивановна, большое спасибо за щи. Царские нынче щи.
Подошёл пожилой рабочий:
— Ну и котлеты! Мастерица у нас Ивановна.
Приятно слушать такое Люде.
На окнах в столовой висят занавески. Белым и чистым покрыты столы.
— Красота! — говорят рабочие. — Это Ивановна всё, это её дела.
Любят рабочие Людину мать, уважают. Избрали они её своим делегатом на Всероссийский съезд Советов в Москву, в высший орган Советской власти.
Растерялась от такого доверия женщина. Тут же при всех расплакалась.
— Что ты, что ты, Анна Ивановна!
— Доброй дороги тебе, Ивановна!
Вытерла женщина слёзы.
— Да как же я там управлюсь!.. Там же решать дела всего государства…
Улыбаются ей рабочие:
— Не смущайся, справишься, Анна Ивановна. Смелей поезжай, Ивановна.
Гордится Смирнова Люда. Мать у неё кухарка, а едет в Москву. Едет государством рабоче-крестьянским править.
