– Неужели зарубежные спецслужбы опустилось до такого уровня? – улыбнулась Наталья Павловна.
– В самом деле? – удивился майор Звягин, – неужели само…
– Это я пошутила. Хотя это их стиль – совать нос, куда угодно. А как выглядит этот Черный Дворник? Приметы есть? Отпечатки пальцев?
– Отпечатков нет – работает в перчатках, – вспоминал описание Звягин. – Рост выше среднего. Волосы длинные, борода. На голове повязка – бандана. Черная куртка с капюшоном, черные джинсы, короткие сапоги – берцы. На спине черный ранец со световозвращающими вставками. И очки…
– Наверное, тоже черные, – усмехнулась Зырянова.
– Так точно, – закивал майор Звягин, – очки светозащитные.
– Какая-то интересная форма одежды получается? И он что, подметает ночью в темных очках?
– Именно, так, Звягин. – И еще у него всегда с собой полный набор зимнего инструмента: лопата, скребки и метла.
– Очень выдающиеся приметы, – иронично отметила полковник Зырянова. – И вы по таким приметам не можете его вычислить?
– Нет, не можем, – морщил лоб Звягин. – Прямо наваждение.
– Все понятно, – охладела к теме Зырянова, – обсудим позже. Сейчас ваша главная задача – Кондратьев.
Дверь реанимационной палаты распахнулась:
– Наталья Павловна! – громко позвала медсестра. – Быстрее сюда!
– Все на сегодня. Чемодан должен быть завтра у Юрия Петровича Лукьянова, – уже на ходу проговорила Зырянова. – Значит, говорите, лопата и метла.
– До, свидания, Наталья Павловна, – Звягин проводил взглядом фигуру в халате до дверей.
Глава 2
Южный Урал. Апрель 1944 года
…Тусклое Солнце, едва различимое в желто-сером молоке низких облаков, напоминавших более туман, соскользнуло к западу. Прорвавшиеся сквозь далекий облачный разрыв яркие закатные лучи, подрумянили напоследок верхушки сосен, стены и крыши строений и, отбросив фиолетовые тени на вчерашний снег, сошли на «нет», возвещая тем самым наступление последнего действия – сумерек.
В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом. Вдруг, прервав череду многочисленных преобразований и изменений, установившееся мимолетное равновесие атмосферы, наполненное мягким, таинственным свечением, поглотило все звуки. В тот же миг на несколько стремительных секунд в этой местности на Земле исчезли все тени. Разгулявшийся, было, ветер объявил о временном перемирии, а желтый воздух загустел.
Маленькое лесное озерцо напоминало «блюдце», и по этому «заснеженному блюдцу» шел человек.
Весна 1944 года на Южном Урале была затяжной и холодной. Хмурый апрель никак не мог справиться со снегом, который, казалось, и не собирался стаивать. Нешуточные снегопады и даже метели не оставляли весне ни малейшего шанса распорядиться своим законным правом, а появившиеся с юга перелетные птицы были явно обескуражены местными суровыми условиями обитания и наполняли лес удивленным гомоном по этому поводу. Но все же на высоких местах стали появляться проталины, покрытые прошлогодней листвой и хвоей, с мышиными дорожками, и к середине апреля по всему лесу поползли тихие ручейки.
– Иван Данилович! Салют! А меня к тебе прикомандировали, – Николай Иванович Кондратьев спрыгнул вниз с косогора. – Говорят, ты один остался?
Наверху трое конвойных что-то горячо обсуждали.
– Да, остался, – зло ответил заключенный спецучреждения «Санаторий» Иван Шилов, отводя глаза. – Горина взяли. Только что увезли…
– Так, понятно, – сразу присел на корточки Николай Иванович и стал приподнимать край упругого дерна. – Говори, что дальше было.
– Он мне успел шепнуть, что Шустрый давно под него копал, – настороженно посмотрел на охранников Шилов. – Но сейчас предъявили порчу военного имущества и саботаж. А за это по закону военного времени – расстрел.
– Расстрел?! – изумился Кондратьев.
– Да, расстрел! – с размаху всадил лопату в дерн Шилов. – Какие-то зверюги скрутили ему руки проволокой, сунули головой в мешок – и в кузов. Как поросенка!
Закат вспыхнул багрово-красной полосой над дальним лесом. Конвой, доставивший Кондратьева, удалился в сторону вышки с прожектором.
– Слава Богу, – произнес шепотом Шилов, – этот душегуб уходит.
– Который? – поинтересовался Кондратьев.
– Да вон тот, что слева – старшина Бубенцов. Такая сволочь! – потемнел от гнева Шилов. – Из расстрельной команды.
– А почему он сейчас в охране?
– Это у него такое увлечение, – Иван Данилович продолжал резать дерн. – Иногда он просится охранять заключенных.