— Далеко ли? — осведомился Резан. — Забито, прыгай подальше.
— Чтоб вас, — буркнул Олег, метнувшись вбок.
Девятнадцать мальчишек продрыхли совершенно неподвижно, да еще и вповалку, в самом деле не меньше шести часов, поэтому все испытывали настоятельную потребность «отлить», и снег вокруг места лагеря вскоре украсился пятнами — во-первых, неэстетичными, во-вторых, демаскирующими.
Холод ощущался с каждой секундой все сильнее, и горцы собрались у расщелины, жуя копченую рыбу из неприкосновенного запаса, щедротами их собратьев на востоке оставшегося нетронутым.
— Одно, мы тут не стать чтоб долго, — Гоймир кутался в отмякший плащ, — а уж в гавне об колено.
— Тверда жалко, — вздохнул Морок, поправляя ремни со снаряжением. — Как дальше станем?
Гоймир, вытирая губы крагой, огляделся вокруг прищуренными от снегового блеска глазами:
— Тааа… Вон тот одинец — за Длинной долиной — Слезная гора. Об лево — Белое взгорье… — он нахмурился, припоминая. — Коли идем промеж них, так будем…
— …у озера Светозарного, — дополнил Йерикка, — а за ним — Дружинные Шлемы и Птичья река… По-моему, так и следует идти — и по возможности никогда сюда не возвращаться.
— Коли идем — то одно быстро, — вмешался Гостимир, часто облизывая губы. — Гляньте — буран на Слезной. А ее не зря так прозвали.
— Не зря, — кивнул Гоймир.
В его взгляде появилась озабоченность.
Олег вгляделся в видневшийся километров за сорок на западе седоголовый пик. Мрачные тучи облегли его вершину и медленно, но верно, скользили вниз по склонам. Да, там бушевал буран покруче ночного здесь…
— На Птичьей можно станом стать. — решительно кивнул Гоймир. — Пошли. И попросим богов, чтоб дали нам не видеть наперед этих мест.
— В обгонку с бураном — то забава что надо, — сказал Данок.
Резан пихнул брата в снег, и, пока тот барахтался, посоветовал:
— Одно помысль, что все гонятся следом — тебя и фрегат данванский не настигнет!
Уже привычно выстроившись в цепочку, горцы двинулись через снег…
Небольшая веска Пригорки стояла в этих местах уже лет сто — с тех пор, как на опустевшие после большой усобицы земли горцев пришли с юга лесовики. Одиннадцать добротных пятистенков предпочли бы оставаться нейтральными и в этой войне, как остались нейтральными в дни Большого Взмятения. Какое-то время это удавалось и сейчас… но подобная самостоятельность никогда, не держится долго.
Сначала в веску ворвался отряд горных стрелков, вытрясший начисто все съестное. Стрелки перепороли всех мужиков, парней и мальчишек от двенадцати лет без верхнего предела шомполами, повесили на воротах войта и убрались. Очень спешили. А вот пришедший следом хангарский отряд никуда не спешил — он встал в Пригорках постоем и взялся за дело основательно. Два десятка кривоногих плосколицых чужаков жрали за две сотни, словно у каждого было по дюжине ртов, курили какое-то зелье из коротких трубок, а потом долбили из огнестрельного оружия по донам и сараям, но самое главное — не давали проходу ни девушкам и женщинам, ни мальчишкам. Деревенского священника, попытавшегося воздействовать на разорителей словом божиим, хангары утопили в выгребной яме, а его семью спалили вместе с небольшой церквушкой.
Жители вески терпели безобразия с подобающей христианской кротостью. Ровно неделю. А в светлое Христово воскресение сыпанули в молоко утреннего надоя чемерицы — и не успевших прогадиться по-настоящему хангаров без единого выстрела подняли на тройчатки. На чем и успокоились — а зря, потому что присланный опять-таки хангарский отряд под командой офицера из славян немедленно приступил к наведению порядка. Пытавшихся сопротивляться перестреляли, почти всех остальных позагоняли в самый большой дом, заколотив ставни на окнах и двери — а сами взялись методично обыскивать Пригорки, поджигая одно обшаренное строение за другим…
…Андрей метнулся от плетня к овину. Хангар лязгал, топал следом, а за сараем дико кричала сестра и хохотали насильники.
— Ма-альчик… — позвал хангар. И почмокал языком, — Иди сюда, — он говорил почти без акцента. — Я не обижу…
"Господи, помоги!" — затравленно подумал Андрей и, сжавшись в комок, рванулся из-за овина — мимо опешившего хангара. Ухнув, тот схватил… воздух. Обвешанный доспехами и снаряжением, хангар был природным всадником и неплохим бойцом, но никаким бегуном — и ни за что не догнал бы босого и одетого в одну рубаху мальчишку. Но, вспрыгнув на забор, отделявший огороды от речушки, мальчишка поскользнулся на жердине, упал в траву — и не успел даже вскочить.
Сопя и ругаясь по-своему, хангар пытался скрутить мальчишку. Андрей отбивался молча и отчаянно, лишь иногда вскрикивая от омерзения и ярости. Воспользовавшись тем, что хангар шире расставил для упора ноги, мальчишка изо всех сил впечатал колено под болтающийся кольчужный фартук…
— Вввууй… — выдохнул бандит, выкатывая глаза и складываясь пополам. Правой рукой он потянул из ножен саблю. Андрей прыгнул к забору, рванул слегу, отчаянно крикнул:
— Убью! Не трожь, гад! — и раскачал дерево в руках.
Хангар попятился. Оставил саблю — клинок скользнул обратно в ножны. И, свирепо улыбаясь, перехватил в руки винтовку. Мальчишка прижался спиной к шатким слегам забора, сорванно дыша и глядя на черную точку ствола, качавшуюся на уровне груди.
Улыбка хангара стала еще шире. Потом он хрипло булькнул и, выпустив оружие, поднес руки к короткому ножу, возникшему под челюстью, в том месте, где была распущена шнуровка кольчужного воротника. Снова булькнул. И плавно завалился на спину, взрывая землю грядок сапогами.
Забор вздрогнул. Андрей уронил слегу, посмотрел вправо-влево, еще не понимая, что произошло.
Четверо ребят постарше его — 13–15 весен — и одетые как горцы, стояли у забора с оружием в руках. Один — рыжий, как анлас, с пулеметом, пришлепнутым сверху сизым блином магазина — спросил Андрея, говоря не как горец, а как горожанин:
— Что в веске? Данваны?
— Ка… ратели, — с трудом выдохнул мальчишка. И сел в грядку, обхватив голову руками…
— Сколько? — Йерикка тряхнул мальчишку за плечо. Яромир трижды прокричал совой — горцы, лежавшие под речным берегом, поднимались на ноги и перебирались через плетень. — Сколько карателей?! Ну же, говори!
— Десятка три… наших в доме заперли… — Андрей опомнился, поднял голову. До него дошло, что окружающие его люди явно не враги. — Остальные дома жгут… спасите, Христа ради прошу…
— Ясно, — чуть брезгливо ответил Гоймир. — Ну — пошли.
Горцы заскользили через огороды, словно бесплотные мороки-скажи, на ходу изготавливая к бою оружие.
Каратели, естественно, часовых не выставили — обороняться было не от кого. Это их и погубило. Горцы появились между подожженных домов, среди рассеявшихся по веске ретивых поджигателей совершенно неожиданно и действовали молниеносно. Большинство хангаров бытли перебиты, трое плюс офицер — схвачены живыми.
Пока несколько мальчишек открывали двери дома где были заперты уцелевшие жители, остальные собрались возле колодца, на сруб которого взгромоздился Гоймир с лицом прокурора. Коржакова, разоблачающего деяния мафии, Пленных притащили, сюда же, но от хангаров толком ничего нельзя было добиться кроме завываний и бесконечных просьб пощадить, да еще имени командира — Иван Вратников.
— Ты б видел, что делали они, — сказал, подходя, Одрин. Лицо художника было каменно-бледным. Олег тоже походил по веске и клял себя сейчас за дурость, пытаясь отогнать пропитанное средневековым ужасом видение тщательно и неспешно расчлененной и освежеванной девушки с животом, вспоротым и забитым тлеющими углями — она оказалась еще жива, пришлось ее добивать. Поэтому совершенно спокойно Олег услышал, как Гоймир приказал: