Его язык вернулся: надавил, лизнул, обвёл по кругу, вызывая дрожь внутри и снаружи, за рёбрами и по коже. Вторая рука сжала её ягодицу, и Гермиона обеими ладонями с той же силой стиснула простынь.
Её тело изогнулось: поясница приподнялась, а плечи и макушка наоборот жёстко вжались в постель. Дрожь сотрясла ноги, и Гермиона согнула колени, упираясь стопами. Лишь бёдра остались на месте, удерживаемые жёсткой хваткой Драко.
Он что-то нечленораздельно промычал, звук затерялся в её промежности.
Гермиона напряглась, заставляя тело и разум улавливать малейшие движение и колебания. Но было в них что-то далёкое, всё расплывалось. Никогда прежде она так явно не чувствовала расстояния между ними с Драко.
Темнота явно морочила ей голову.
Гермиона задержала дыхание, затем вздохнула, глубоко и тщательно. И, не выдержав, всё же окликнула его:
— Малфой, — шепнула она; он снова согнул пальцы, снова провёл языком, снова царапнул кожу бёдра. О, да. О, нет? — Малфой, иди сюда.
Выпустив простынь, Гермиона слепо протянула руки: одна попала на его плечо, другая несильно сжала волосы.
Спасение утопающих…
Как могла, она дёрнула его на себя.
Ей недоставало зрения, чтобы смотреть на него и сражаться взглядами, взамен хотелось большего участия в процессе — о, Мерлин, куда уж больше — хотелось чувствовать его кожа к коже, касаться Драко так, чтобы темнело в глазах уже у него. Гермионе нужно было восстановить справедливость.
Поддавшись, Драко вернулся к её рту. Он наконец поцеловал её: крепко, твёрдо, глубоко. Губы сомкнулись, язык, дразня, обвёл полость её рта. Гермиона жадно ответила на поцелуй.
Это было хорошо, но недостаточно.
Его пальцы оставались там, где нужно, хоть и замедлились, но главное он сам наконец оказался на таком уровне, что Гермиона смогла взять дело в свои руки. Не размыкая поцелуя, она слегка отодвинула его, чтобы получить доступ к телу, и опустила руку, но, промазав, лишь провела по бедру.
Движение вышло невинным, но Драко понял её намерения.
— Помочь?
— Справлюсь, — огрызнулась Гермиона
Его смешок быстро заглох, когда она, скользнув за пояс штанов, сумела нащупать, что искала.
Её ладонь погладила головку, обхватила, быстро двинувшись вниз-вверх, и бёдра Драко инстинктивно дёрнулись, толкнувшись вперёд. Член был твёрдый и очень горячий. Шумный вздох ей в губы сменился скрежетом стиснутых зубов, и Гермиона могла представить, как выглядит напряженная челюсть.
Она улыбнулась и вновь поцеловала его.
Так было уже лучше.
Она задвигала рукой, контролируя силу нажатия и иногда соскальзывая пальцами ниже, лаская яички. Второй рукой Гермиона зарылась в волосы Драко, удерживая его голову и вовлекая в поцелуй за поцелуем. Он вздрагивал, но отвечал, носом вжимаясь в ткань маски.
Напряжение охватывало его тело.
Он перестал ласкать её и обхватил за талию, прижимая к себе, но вот уже спустя несколько мгновений и сам потянулся к поясу своих штанов.
Совместными усилиями они стянули их.
И только ткань сползла по лодыжкам, а Гермиона выпрямилась, вновь поворачиваясь к нему, Драко резко и неожиданно дёрнул её на себя. Внезапно она оказалась сверху.
Ей нужно было несколько секунд, чтобы сориентироваться в своём положении.
Она всё знала. Как было и как должно было быть.
И как вздымается его грудная клетка, и как танцуют шрамы вокруг рёбер при каждом движении.
Как меняются эмоции на лице: возникает и исчезает складка у губ, разглаживается морщинка меж бровей, разбегаются полукругом морщинки вокруг глаз.
Как он отбрасывает волосы и смотрит, смотрит на неё тем самым взглядом потемневших глаз.
Она всё знала, но не видела.
Не в этот раз.
Гермиона качнула бёдрами; он сжал пальцы, впиваясь в кожу.
Драко обхватил её бока, скользнул к ногам, огладил ягодицы. Он дал импульс; она почувствовала его твёрдость и поняла намерение.
Но ограничение насторожило её.
Он мог считать, что маска даёт раскрепощение, но дезориентация — по крайней мере, в её случае — порождала дополнительную неуверенность.
— Так? Ты уверен, Малфой, я же ничего не…
Гермиона упёрлась ладонями ему в грудь, но он подвинул её; промежность скользнула вдоль напряжённого члена.
— Да, — он глухо рыкнул, потёрся вновь, вздохнул. Из груди Гермионы вырвался сдавленный стон. — И помолчи. — Она пыталась! Но не когда он, он… ох. — И просто…
Он приподнял её бёдра и быстрым движением опустил на себя, на полпути толкнувшись вверх, чем вырвал два синхронных стона.
Чувство наполненности испарило отстранённость.
Гермиона на миг плотно зажмурилась под маской и согнула пальцы, царапая ногтями кожу Драко. А после забилась в его руках: ринулась вверх, напрягая мышцы ног, и резко опустилась, и снова, борясь с гравитацией и тут же поддаваясь ей.
Он выдавил что-то неприличное, она едва различила из-за шума в ушах, и застонал утробно, громко, удовлетворённо. Слегка улыбнувшись вызванной реакции, Гермиона запрокинула голову назад и продолжила движение, поднимаясь и опускаясь, поднимаясь и опускаясь… Грудную клетку жгло, внизу стягивалось терпкое наслаждение от каждого толчка.
Гермиона пошатнулась.
И тут же Драко поддержал её. Она схватилась за него, стиснув левое предплечье. Под пальцами оказалась Чёрная метка, но даже если бы была возможность видеть — Гермионе было бы всё равно.
Она мотнула головой и снова…
Маска, движимая инерцией, начала сползать. Ответная реакция: Драко, сжав бёдра, привлёк Гермиону к себе, замедляя и одновременно выпрямляясь.
Он сел; она — почти увидела приглушённый свет.
Его руки взметнулись и обхватили голову, зарывшись в волосы и поправляя ткань. Большие пальцы, скользнув под маску, подтянули её выше и огладили скулы. Лица коснулось его горячее дыхание.
— Не урони её, Гермиона, — мягко пожурил Драко.
И двинул бёдрами, не выпуская её лица.
Задохнувшись от нахлынувших чувств, она схватилась за его запястья и попыталась двигаться с ним в унисон.
Гермиона ощущала так много: и физически, и эмоционально. Она справлялась. Но это было на грани.
Конечно, у Гермионы были к нему чувства, потому что она живой человек.
Она живой, трепещущий, наполненный эмоциями человек. Их оттенки в желтизне её лица от переживаний; в покраснении скул от смущения или злости; в голубом отливе усталых слёз поверх синяков под глазами и в бледности губ от страха.
У неё вообще много чувств — они были даже к Грегори Гойлу, с которым Гермиона не разговаривала в жизни дольше нескольких минут. И пусть это всего лишь чувство непрошеной, но щемящей жалости, потому что Гойл без погибшего Крэбба выглядел меньше, слабее и сильно несчастнее.
С Драко она разговаривала (возможно, чаще спорила), работала над учебными проектами, патрулировала коридоры, целовалась и, в конце концов, спала.
Она могла бы притворяться пустой, как перевёрнутый сосуд, из которого вытекает любое наполнение. Пустой и холодной. Она — Гермиона Грейнджер, горячая головой, кровью, характером, факультетом… Но у неё получилось бы, ну конечно.
Она могла бы в совершенстве овладеть окклюменцией, но и это не уничтожило бы чувства и эмоции, а лишь скрыло бы их.