Начальник лагеря собрал всех музыкантов в агитбригаду. Под грохот фаустовского марша нас пинками и палками выгоняли на работу, а отказчиков волокли в изолятор. Под звуки марша «Аиды» нас, голодных и раздавленных, обыскивали у вахты, а отказчиков волокли в изолятор.
В клубе-столовой на сцене ставили стол. За стол сажали штатного рекордиста (из стукачей, конечно), и тот на глазах у всех пожирал огромные квадратные картофельные запеканки. Рядом стоял начальник КВЧ (то есть, культурно-воспитательной части). Голодный оркестр за сценой выводил «Трубадура».
Начальник изолятора Ян-Луна и два его кореша решили утолить половую потребность. В изолятор посадили корейца-отказчика. Грозя ножом, они заставляли его ртом утолить их похоть. У Яна- Луны кореец откусил начисто.
Не было бумаги, а умирали часто. Тут любой лек- пом в тупик станет, ведь акты писать не на чем. Воспоем же славу тому, кто первым догадался писать акты на финстружке.
Главное, чтоб сучков не было.
Забавный случай. Насмешил дядя Паша. Сосед взял у него трубку покурить. Покурил и умер. Ребята потащили покойника в санчасть, а дядя Паша суетится, все трубку хочет забрать.
— У него моя трубка, отдайте трубку. Дайте я найду. Трубку мою отдайте.
Ребята дядю Пашу отталкивают, а он все к покойнику лезет.
Весь барак смеялся. Вот чудак.
Родилась в Литве. Когда посадили родителей, то она в классе опрокинула бюст вождя. Так она стала политической. Изящная девчонка и пела хорошо. У нас сформировали агитбригаду и девушку привезли к нам. А тут Чума и Шкода проигрались в карты. Чтоб не зарезали, им нужно было срочно уезжать. Вот они и придумали: пришли в агитбригаду, затащили девушку в сушилку. Сопротивлялась, а у них нож был. Ее, истекающую кровью, изнасиловал Шкода, а Чума насиловал мертвую. Их увезли в центральный изолятор.
Начальник запретил выдавать новые бушлаты работающим на лесосплаве. Уж очень часто тонули.
Если конвой собьет с тебя шапку и отшвырнет ее в сторону, не вздумай идти за ней! Будешь убит «при попытке к бегству».
Когда река начинает замерзать, очень тяжело лезть в воду, скалывать лед и выкатывать бревна на берег. Видя, как нам трудно лезть в воду, конвой всегда помогал, загоняя прикладами. Сами мы б не могли.
Однажды наш начальник уехал, а на его место прислали другого. Пришли на работу, а конвой не решается при новом начальнике загонять нас прикладами в воду. Мы ж ни с места. Начальник стал убеждать нас, упрашивать. Потом он что-то сообразил и спрашивает, не хотим ли чего? Мы посоветовались между собой и нерешительно сказали, что хотим хлеб с сыром. Начальник дал конвоиру денег и велел принести из вохровского ларька сыр с хлебом. Принесли, разделили меж нами, и мы все съели… Съели, а в воду лезть не можем.
Начальник стал стыдить:
— Да как вам не стыдно, ведь мы договорились, нечестно так, сыр-то съели и хлеб. Мы молчали, а он все стыдил. Потом он что-то закричал, выхватил пистолет и стал стрелять в воздух… Конвой бросился к нам, и мы оказались в воде…
Мы скалывали лед, выкатывали бревна…
На берегу сидел начальник. В руке начальника висел пистолет. Начальник плакал.
Хуан писал жене письмо. Пишет, что стал политическим, что получил десять лет, чтоб не ждала его, а выходила замуж. Жена ответила, что не имеет права он ей так писать, что любит, что будет ждать.
Я спросил с досадой: «Ты зачем жену обидел?» Он ответил: «Я должен был вот так написать, а она должна была так вот ответить».
В камере, что напротив, сидела женщина. Кричала очень. Наверное, с ума сходила. Детей все вспоминала. Звала. Тяжело было слышать, особенно вечером. Уж охранники старались, рот ей закрывали, а все равно тяжело было слышать.
Гнали этап с бухты Ванино. Людей шатало (а ветра не было). Когда пустили в зону, то, спотыкаясь, падая, заковыляли к помойке (что около кухни). Серой массой шевелилась помойная куча. Глотали все, что глоталось. Комендант гнал от помойки, бил палкой, ногами, а они — взрослые люди — ползали, скулили, плакали и ели…
Тут-то и пришла на помощь смекалка — кухонные отбросы стали вывозить за зону.
Мы любили старика Власова. Шутя звали его Декабристом. Он еще при царе сидел в тюрьмах, на каторге был. А после революции была дискуссия о профсоюзах, и он занял не ту позицию. За это его никогда не выпускали из тюрем, лагерей.
Всю свою жизнь жена ездила за ним.
Барак был переполнен, и нашему этапу пришлось разместиться на полу. К Лехе охрана пускала бабу. Он жил с ней на глазах всего барака. Чтоб ночью не ходить к параше, они мочились в котелок прямо на нарах. Когда котелок наполнялся, они содержимое выплескивали на пол. На нас, то есть.