Опричнина. Таким характером борьбы обеих сторон объясняется происхождение и значение опричнины, которую учредил царь Иоанн, чтобы разрешить свой спор с боярами и оборониться от их козней. Вскоре после бегства кн. Курбского в 1564 г. царь неожиданно уехал из Москвы в Александровскую слободу, как будто отрекшись от престола. По челобитью духовенства, бояр и всяких людей царь согласился воротиться на царство, но с условием учредить опричнину для расправы с изменниками и ослушниками. Это был особый двор, какой образовал себе царь, с особыми боярами, дворецким, казначеями и прочими управителями, дьяками, всякими приказными и дворовыми людьми, с целым придворным штатом. Летописец усиленно ударяет на это выражение «особый двор», на то, что царь приговорил все на этом дворе «учинити себе особно». Из служилых людей он отобрал в опричнину 1000 человек, которым в столице на посаде за стенами Белого города, за линией нынешних бульваров, отведены были улицы с несколькими слободами; прежние обыватели этих улиц и слобод из служилых и приказных людей были выселены из своих домов в другие улицы московского посада. На содержание этого двора, «на свой обиход» и своих детей, царевича Ивана и Феодора, он выделил из своего государства до 20 городов с уездами и несколько отдельных волостей, в которых земли розданы были опричникам, а прежние землевладельцы выведены были из своих вотчин и поместий и получили земли в неопричных уездах. До 12.000 этих выселенцев зимой с семействами шли пешком из отнятых у них усадеб на отдаленные пустые поместья, им отведенные. Эта выделенная из государства опричная часть не была цельная область, сплошная территория составилась из сел, волостей и городов, даже только частей иных городов, рассеянных там и сям, преимущественно в центральных и северных уездах (Вязьма, Козельск, Каргополь и др.) «Государство же свое Московское», т.е. всю остальную землю, подвластную московскому государю, с ее воинством, судом и управой, царь приказал ведать и всякие дела земские делать боярам, которым велел быть «в земских», и эта половина государства получила название земщины. Все центральные правительственные учреждения, оставшиеся в земщине, приказы, должны были действовать по-прежнему, «управу чинить по старине», обращаясь по всяким важным земским делам в думу земских бояр, которая правила земщиной, докладывая государю только о военных и важнейших земских делах. Так все государство разделилось на две части — на земщину и опричнину: во главе первой осталась боярская дума, во главе второй непосредственно стал сам царь, не отказываясь и от верховного руководительства думой земских бояр. Опричнина при первом взгляде на нее представляется учреждением, лишенным всякого политического смысла. В самом деле, объявив всех бояр изменниками, царь оставил управление землей в руках этих изменников. Но происхождение опричнины находится в тесной связи с тем политическим столкновением, которым она была вызвана. Термин опричнина заимствован из удельного времени: в княжеских грамотах XIV века опричнинами назывались уделы княгинь-вдов. Опричнина царя Иоанна была как бы особым уделом, который он выделил себе из состава государства — из земщины. Но этому учреждению он указал небывалую прежде задачу, которая состояла в том, чтобы истреблять крамолу, гнездившуюся в Русской земле, преимущественно в боярской среде. Таким образом, опричнина получила значение высшей полиции по делам государственной измены. Отряд в тысячу человек служилых людей, зачисленный в опричнину и потом увеличенный до шести тысяч, становился корпусом дозорщиков внутренней крамолы.
Таково было происхождение и назначение опричнины. Но она не отвечала на политический вопрос, которым была вызвана, не разрешала спора московского государя с его боярством. Спор возбужден был одним противоречием в политическом строе Московского государства. Это государство в XVI веке стало самодержавной монархией, но с аристократическим управлением, во главе которого стояло родовитое и притязательное боярство. Значит, характер новой власти московского государя не соответствовал свойству правительственных органов, посредством которых она должна была действовать. Обе стороны тогда почувствовали себя в неловком положении и не знали, как из него выйти. Затруднение заключалось в неудобном для государя политическом положении бояр как правительственного класса, его стеснявшего. Поэтому выйти из затруднения можно было двумя путями: надобно было или устранить боярство как правительственный класс и заменить его другими, более гибкими и послушными орудиями, или привлечь к престолу наиболее надежных людей из боярства и с ними править, как уже и правил Иоанн в начале своего царствования. Царь и думал и о том, и о другом; но одного он не мог сделать, а другого не сумел или не захотел. Он не мог скоро создать другой правительственный класс, достаточно привычный и способный к управлению. Во всяком случае, избирая тот или другой выход, предстояло действовать против политического положения целого класса, а не против отдельных лиц. Иоанн поступил наоборот: заподозрив все боярство в измене, он бросился на заподозренных, вырывая их поодиночке, но оставил класс во главе земского управления. Не имея возможности сокрушить неудобный для него порядок управления, он стал истреблять отдельные ненавистные ему лица. В этом и состояла политическая бесцельность опричнины: вызванная столкновением, причиной которого был порядок, а не лица, она была направлена против лиц, а не против порядка. В этом смысле и можно сказать, что опричнина не отвечала на вопрос, которым была вызвана.
Суждения о характере царя Иоанна и о значении его царствования. Царь Иоанн своим характером и деятельностью произвел на современников двойственное впечатление. Они никак не умели согласить смелых и обдуманных его начинаний в первую половину царствования с несообразными предприятиями и жестокостями времен опричнины. Это впечатление оказало влияние и на суждение Карамзина об Иоанне Грозном. Историографа всего более поразили резкие противоречия, совмещавшиеся в царе, и он признается, что не понимает Иоанна, что характер его есть загадка для ума. Он видит в этом характере непостижимую смесь добра и зла, прекрасных стремлений и гнусных инстинктов, превосходных качеств с отвратительным их употреблением. Отличные его способности были раболепными слугами гнуснейших пороков; его самообладание было только орудием его лицемерия, сознание высоты своей власти выражалось в капризном исступлении против людей, обыгрывавших царя в шашки, или против персидского слона, не исполнившего его приказа стать на колена. Иоанн двоится в глазах Карамзина; было два царя Иоанна: один, царствовавший до 1560 г., герой добродетели, другой — неистовый кровопийца, свирепствовавший с 1560 г. Такой взгляд на исторического деятеля отразился и на общей оценке его деятельности, сделанной историографом. Карамзин признает за Иоанном много правительственных доблестей, деловитость, веротерпимость, любовь к просвещению, талант законодателя и государственного организатора. Тем не менее царствование Иоанна, одно из прекраснейших по его началу, историограф ставит по его конечным результатам наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени.
Своеобразный взгляд на Иоанна высказал Погодин (в 1828 г.). Грозный — громкое ничтожество. Мнение Карамзина о величии этого царя, проявленном в деяниях первой половины его царствования, Погодин считает историческим предрассудком. Слава этих деяний принадлежит не царю, а партии бояр, руководимой священником Сильвестром и управлявшей государством; сам царь был лицом совершенно страдательным, не принимал никакого участия в управлении, а когда он вышел из-под опеки мудрых советников и начал действовать самостоятельно, то не сделал ничего замечательного. Мысль о зависимости царя от Сильвестра и его сторонников Погодин доказывает теми местами из писем Иоанна к кн. Курбскому, где он сам жалуется на самовластие своих советников и на свое унижение ими, на то, что они сняли с него всю власть и сами государились, а он был государем только по имени, ничем не владея на самом деле. Но Иоанн, очевидно, преувеличивал это самовластие Сильвестра и его партии, изображая себя жалкой, беспомощной их жертвой, чтобы придать тем более тяжести обвинению их в захвате не принадлежавшей им власти. Значит, полемический прием одного из борцов Погодин принял за историческое свидетельство современника, наблюдателя борьбы, из напраслины, взведенной на себя царем для самозащиты, сделал его характеристику.
У Соловьева в объяснении характера и образа действий Иоанна на первом плане поставлена борьба старого с новым, борьба нового государственного порядка, установленного отцом и дедом царя, с удельными преданиями, хранителями которых были бояре. Эта борьба с своими последствиями вредно подействовала на ум Иоанна и испортила его сердце. Раздоры, своеволие и своекорыстие бояр в малолетство Иоанна, их враждебное отношение к его отцу и обращение с ним самим, то грубое и пренебрежительное, то раболепное и льстивое, с одной стороны, рано пробудили в его уме усиленную мысль о своей власти как средстве обороны от врагов, сообщили ему ускоренное развитие и, как следствие этого, излишнюю восприимчивость, а с другой — воспитали в нем два чувства — презрение к ласкателям и ненависть к врагам, строптивым вельможам, беззаконно похитившим его права, приучили его не уважать жизни человека и человеческого достоинства, употреблять меры жестокие и кровавые, пренебрегать средствами духовными, нравственными. Потому Иоанн представляется Соловьеву не столько тираном своих врагов, сколько жертвой борьбы с ними. «Своекорыстием, презрением общего блага, жизни и чести ближнего сеяли Шуйские с товарищами: вырос Грозный».
Военное устройство Московского государства. Главную вооруженную силу Московского государства составлял военно-служилый класс, в состав которого входило и боярство, как его верхний и руководящий слой. Этот класс составился из очень разнородных элементов. Зерно его образовали потомки бояр и служилых людей, служивших при московском княжеском дворе удельных веков. С половины XV ст. к этому основному элементу присоединились владельцы княжеств, вошедших в состав Московского государства, с их боярами и служилыми людьми. Неслужилое тяглое общество вместе с духовенством также внесло свой вклад в состав военно-служилого класса, проникая в него различными путями. С половины XV в. устанавливается правило, что все землевладельцы должны нести по земле воинскую повинность. Завоевывая вольные города Новгород, Вятку, Псков, московское правительство находило там горожан-землевладельцев, которых по земле верстало в службу. Таким образом, значительное количество бывших горожан-землевладельцев Новгорода, Пскова, Вятки попало в состав военно-служилого московского класса. С усложнением приказной администрации и письменного канцелярского делопроизводства размножился и класс дьяков с подьячими, которых набирали преимущественно из грамотных детей духовенства и тяглых горожан. Еще кн. Курбский писал, что большинство дьяков его времени вышло «из поповичей и простого всенародства». Эти дьяки с подьячими получали за свою приказную службу в награду или приобретали сами поместья и вотчины и по земле обязаны были отбывать ратную повинность. Дети их часто уже не сидели в канцеляриях, а с вотчин и поместий своих несли ратную службу. Наконец, нуждаясь в ратных людях для внешней обороны, московское правительство на время похода прямо вербовало их из крестьян и даже холопов. Многие из них за свою ратную службу освобождались из крестьянства и из холопства, получали от правительства мелкие поместья и таким образом становились военно-служилыми людьми. Сверх того, и теперь не прекращается прилив ратных слуг из-за границы, из Литвы, Польши, Германии, из татарских орд. Московское правительство иногда целыми массами принимало этих приезжих слуг. Пестрота составных элементов класса отразилась и на его служебной организации. Различные слои его к концу XVI в. составили служебную иерархию, по ступеням которой размещались служилые люди, образовав несколько разрядов, или чинов. Вот их перечень, начиная сверху: 1) чины думные — бояре, окольничие, думные дворяне; 2) чины московские, столичные — стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы; 3) чины городовые, провинциальные — дворяне и дети боярские. Эти чины приобретались не только службой, но и происхождением, т.е. в значительной степени были наследственны. Человек знатного боярского рода обыкновенно начинал службу свою в чине московского дворянина или даже стольника и постепенно поднимался выше — до боярства. Незнатный провинциальный дворянин мог дослужиться до чина жильца или московского дворянина, но чрезвычайно редко поднимался выше.