Не верю, я слышал и смех, и плач,
И робкия просьбы: не целуйте… оставь…
Но разве то, что нас мчит бульваром лихач,
Только сон, а не светлая явь?
Что же, смейтесь, пусть я чудак,
И пусть я в ночи утону без следа,
Но на моей щеке горит раскаленный мак,
А у вас его не будет никогда.
Борис Лавренев.
Москва.
Весна не возвратится, нет!
Придет весна, но не такая,
Как прошлая, как прежних лет:
Придет другая, небылая.
Пусть каждый раз (что нужды в том?)
На полотне природы те-же
Berliner blau и желтый хром
И лак поверх картинки свежей!
Что нужды? Время – верный яд,
Я – что ни год – бледней и старше;
Уже меня не молодят
Весны бравурнейшие марши.
Я стал не тот и ты не та,
Весна грядущая, другая!
Моя усталая мечта
Тебя не встретит, величая.
Слова любви скажу не те,
Быть может вовсе не скажу их,
Пускай ликует в высоте
Бог золотой и в звонких струях.
Весна не та и я не тот,
Все медленней биенье крови…
О, мы стареем каждый год –
И я, и ты, «пора любови».
Лихой смычек тоски. Под ним, как струны, нервы
И одиночество подносит канифоль,
Чтоб легче виртуоз преодолел триоль,
Играя вальс «Весна» – свой opus двадцать первый.
О, вечера мои! Сколь тягостный пример вы,
К чему пришла душа чрез горести и боль!
Вот пестрых карт узор. Вот я – бубен король,
С любовью дама треф, приветливые червы.
Гаданье лжет! И вновь, склонившись на диван,
Смотрю, как комнату, дымя неутомимо,
Курильщик-полумрак наполнил сизью дыма.
Предметы тонут в ней. Молчанье, как дурман…
О, вечера мои! Гашиш нелепых будней,
В бреду не кажущий сияющих полудней.
Константин Чайкин.
Москва.
Снова я жду – когда
Явится что то.
Где ты, моя звезда,
Моя Маскотта!
Вскинув голову ввысь,
Прохожу и взываю:
Отзовись, появись –
Я изнываю!
Ах, не знает никто,
Где же дорога.
Счастье-тебе то что –
Мне-же – так много!
Ах, зачем я, зачем
Родился не в сорочке!
Между мною и всем
Золотыя цепочки.
Ах, пробьет-ли минут
Мне число жданным боем!
Бедный и глупый шут,
Стану-ль героем?
Вспыхнет ли борозда
Ея полета –
Радостная звезда,
Моя Маскотта.
Алексей Сидоров.
Москва.
Дни мои бегут, бегут…
Пламя тихое шатается,
Тени к сердцу надвигаются,
Тени сердце стерегут.
Небеса поникли низкия,
Облака стоят забытыя…
Стерегут меня сокрытые
И далекие и близкие.
Дни мои бегут, бегут…
Плачет сердце суеверное –
Нелюбимыя, неверныя
Тени сердце стерегут.
Н. Бенедиктова.
С.-Петербург.
a) Основным положением группы футуристов выступившей с «Пощечиной общественному вкусу» и с другими изданиями, является следующее: «слово самоценно, поэзия есть искусство сочетания слов, подобно тому, как музыка звуков». Исходя из этого совершенно правильнаго основоположения, кубофутуристы приходят тем не менее к абсурду. Это происходит благодаря их непониманию того, что есть слово.
b) Слово не есть только сочетание звуков. Каждое слово, имея свой особый корень, свой особый смысл, свою собственную историю, возбуждает в человеческом уме множество неуловимых, но для всех людей совершенно одинаковых ассоциаций. Эти ассоциации придают слову индивидуальность. Можно сказать, что каждое слово имеет свой особый запах. Поэтическое произведение есть сочетание не столько слов-звуков, сколько слов-запахов. Слово «между» отличается от слова «меж» не смыслом (смысл у них совершенно одинаковый), и не столько звуком, сколько чем то неопределенным, чем и должен пользоваться поэт.
c) Кубофутуристов, сочиняющих «стихотворения» на «собственном языке, слова котораго не имеют определеннаго значения», как, напр.,
Дыр бул щыл
Убещур
скум
вы со бу
р л эз
можно уподобить тому музыканту, который, вскричав: «истинная музыка есть сочетание звуков: да здравствует самовитый звук!» для подтверждения своей теории стал бы играть на немой клавиатуре. Ку-бо-футуристы творят не сочетания слов, но сочетание звуков, потому что их неологизмы не слова, а только один элемент слова. Кубофутуристы, выступающие в защиту «слова как такового», в действительности, прогоняют его из поэзии, превращая тем самым поэзию в ничто.