Уж больно тихо в Гаражах. Может, потому что кладбище близко?
— Степан — наверх, Леха, ходить можешь? Возьми собак, прикрой нас с дороги. Бык, Иван и Голова, — берем лопаты, за мной!
Я и сам взял с телеги лопату. В башке еще маленько кружилось, но ничо так. Втроем мы откатили скрипучую дверь. Вагон весь в дырах, проржавел насквозь, внутрях ласточкиных гнезд полно.
— Это что, она и есть — сера? — Лопата зазвенела о желтую застывшую кашу. Каша занимала половину вагона.
— Она и есть, — подтвердил Голова. — Вона тама мы с химиками в прошлый раз интенсивно копали.
Бык долбил штыком и бурчал. Бык вечно бурчит.
— Ты чем недоволен? — спросил я, когда мы высыпали в телегу первые мешки.
— Так химикам надо, пусть сами бы и ходили! Вон, Гаврила из-за них погиб.
— Дурень ты, Бык. Химиков меньше, чем нас?
— Ну… почитай втрое меньше. Сотни три, может, наберется.
— А кто порох будет мастерить, если они охотниками заделаются? А сыр кто будет делать? А спирт лекарям кто выгонит? А свечи кто сварит?
— Спирт мы и сами бы смогли, — запыхтел Бык. — Вон, я слыхал, на совете инженеров порешали, что мыло сами варить будем. Вот так. А если мыло свое, то и порох наладим!
— Ага, ты, Бык, сперва со своей бабой наладь, — сквозь дыру в крыше поддержал меня Степан. — Только слухи по ушам гоняешь. Дьякон Назар на совете сказал иначе. Что мыло будем варить на самый крайняк, если химики цену не скинут. А про порох он молчал. Давай свой самопал, я тебе туда серы напихаю, поглядим, много ль ты настреляешь! Молчишь? Вот так, молчи и копай. У химиков на заводе своих секретных порошков куча, а лаборанты тайны хранят еще с прадедовских времен. Дьякон Назар верно говорит — каждый свою долю должен честно нести. Ежели каждый цех свое дело будет крепко знать, так и всем выгода.
Я кидал лопатой задубевшую серу и помалкивал. Когда так сладко про моего отца говорят, мне стыдно, что ли, делается. Вроде как дьякон Назар — герой, а я за его спиной в похвалах греюсь. Батя мой, конечно, герой, главный в совете инженеров и первый дьякон Факела уже лет десять. А Степан, как был с юности охотником, так и остался. Но с батей они крепко дружат. И вместе открывали главный люк убежища, когда наружу без хоботов резиновых стало можно вылазить. Это давно было, до того, как меня родили…
— Кони дергаются, — Иван понюхал воздух. — Десятник, может, кусты подпалить немного, вычистить? Как бы крысопсы не подобрались.
— Не, — сказал я. — На огонь поглазеть еще неизвестно кто пожалует.
Первая телега нагрузилась с верхом. Кидали глыбами, хрен ее разломаешь, серу эту. Да, жаль, что рельсы раскололись да под землю вросли, а то мы вагон бы прямо до Факела дотолкали.
Кудря поближе подогнал прицеп. Кудря мне совсем не нравился, белый весь стал и глаза мутные.
— Вань, немного подпалить не получится, — подтвердил с крыши Степан. — Подожгем на хрен всю округу.
А кони дергаются вон чего. В «спальнике» могильщик шляется. Дайте мне бинокль!
По тряской лесенке я живо влез к Степану на крышу. По очереди поглядели с ним в стекло. Жаль, в бинокле один ствол остался, приходилось, ешкин медь, глаз жмурить. «Спальниками» южные кварталы называли еще старики, когда из убежища вылазили только в защитке. Мой батя говорит, что до Последней Войны люди сами так про свои кварталы шутили, он в книжке читал. Дивное время было, небось. Мне и не представить, как это жить, к примеру, на пятом этаже, а до кузни или там до базара топать целый час.
А Степан угадал верно.
Био шагал по улице, с вагона не видать по какой, но приближался к нам. Шагал как-то странно, будто браги перепил, водило его маленько. Вокруг его круглой башки торчали остатки многоэтажных домов, точно гнилые дырявые зубы. Которые дома на бок завалились, а которые — еще ничего так. Одну башенку я вспомнил — мы там внутрях с дверей стекла снимали.
— Километра три будет, — прикинул Степан. — Не нравится мне это, не его время.
— Может, оголодал? На кладбище идет?
— На кладбище он бы пауков своих послал.
Тоже верно.
— Смотри, там еще один. Тоже могильщик, аж трясет всего.
Я послал Степана вниз, чтоб мяса коням нарубил, а сам остался следить. К счастью, прицеп уже набили. Псы тоже дергались, Бурый весь извелся на цепи.