Сдержанная усмешка будто нехотя тронула его скуластое лицо.
– Ты угадал. Страх чаще всего является движущей силой. И он столь же многообразен, как этот мир. Но что ты сам знаешь о страхе? Ты не слишком знаком с этим чувством. – Человек, сидевший напротив, неотрывно смотрел на меня строгими глазами. – Тебе надо самому познать настоящий страх.
Что-то случилось. В долю секунды я оказался в другом месте. Это была даже не дорога – широкая тропа, утоптанная многими и многими ногами. Она вела вверх, на высокий холм, к той его части, на которой росло более всего деревьев. Люди вокруг, одетые в странные одежды, напоминавшие балахоны, бородатые, с заросшими головами, смиренно шли за человеком, чьи длинные волосы падали на плечи.
Я не мог понять, где я, куда направляюсь вместе с этими совсем незнакомыми мне людьми. Я посмотрел вниз – на мне были такие же ниспадающие одежды, как и на всех остальных; на перевязи висел короткий меч. Мои ноги, обутые в странные сандалии, попирали пыльную тропу.
Где я? Как сюда попал? Кто эти люди? Не было ответа. Я решил не подавать виду, что пребываю в растерянности, разобраться, где нахожусь и что происходит?
Спокойное солнце как бы нехотя роняло свой свет, день выдался аккуратный. Местность не отличалась обилием растительности. Пустынный южный пейзаж, прерываемый редкими островками деревьев, растекался по окружающему пространству. Слева тянулся длинный неглубокий овраг, по дну которого серебрилась убогая речушка. За оврагом поднимались постройки, явно старинные, с плоскими крышами, сложенные из камня. Самое большое здание напоминало тюрьму или склад.
Мы приближались к верхушке холма, щедро укрытой зеленью. И вдруг тот, кто шел впереди, остановился, повернулся ко мне и другим, кто шел следом. У него было вытянутое лицо, украшенное густой бородой, темные глаза смотрели бесстрастно.
Я и другие, шедшие рядом, сгрудились перед ним. Дождавшись, когда все остановятся, он проговорил: «Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: «Поражу пастыря, и рассеются овцы стада». – Приятный баритон ласкал ухо. – По воскресении же Моем предварю вас в Галилее».
Каким-то странным образом я понял, где и когда нахожусь, и что именно должен сказать в ответ. Я произнес эти слова: «Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь».
Он посмотрел на меня спокойными, задумчивыми глазами, в них не было и намека на осуждение: «Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня».
Я не мог в это поверить. Я боялся того, что услышал.
Трудно было смолчать. «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя».
Подобное говорили все, стоявшие рядом. «Не отрекусь». «Я не отрекусь», – перемешивались голоса.
Он промолчал. Он вовсе не осуждал нас – я видел это. Повернувшись, он пошел дальше. Теперь я знал, куда мы направлялись – в Гефсиманский сад.
Вскоре невысокие деревья приняли нас под свой кров. Мы остановились. «Посидите тут, – сказал Он, – пока я пойду, помолюсь там. Ты, Петр, пойдешь со мной. И оба сына Зеведеевых».
Он двинулся вглубь сада, Его движения были исполнены достоинства. Я, Иаков, Иоанн пошли следом. Через некоторое время Он повернулся к нам. «Душа моя скорбит смертельно; – сказал Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте со мною».
И, отойдя немного, Он припал к большому камню, молился и говорил: «Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия. Впрочем, не как я хочу, но как Ты».
Следя за Ним, я присел; Иаков, Иоанн – тоже. Тут веки мои сделались невыносимо тяжелы. Сам не знаю, как, но я заснул. Разбудил меня Голос: «Что вы спите? Так ли не могли вы один час бодрствовать со мною? – Я понял, что сыновья Зеведеевы тоже не смогли побороть сон. – Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».
Отойдя в другой раз, Он вновь молился, говоря: «Отче мой! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя».
И вновь мои глаза отяжелели. Сон сморил меня. И вновь разбудил меня Голос того, кто готовился к величайшему подвигу: «Что вы спите? Бодрствуйте и молитесь».
И, оставив нас, Он отошел опять и молился в третий раз, говоря те же слова, что и раньше. И опять я не в силах был устоять перед сном, как ни крепился, как ни старался побороть соблазн.