— А как вам удается работать с массовкой? — спросил Молотов.
— С массовкой… — потупился Эйзенштейн и усмехнулся. — Я использую прием Наполеона.
— Интересно, — оживился Сталин. Он покончил с котлетами и гречкой и вернулся к своей трубке. А забытый Товстуха опять разразился долгим глухим кашлем.
— Бонапарт нарочно узнавал подробности жизни своих подданных и удивлял их, спрашивая: «Ну как там твоя невеста Жоржетта?» или «Твой отец Шарль так и не вылечил свою подагру?» У людей создавалась иллюзия, что он все про всех знает. Люди шли за него на смерть. Во время съемок толпы, бегущей по лестнице, я кричу в рупор: «Товарищ Прокопенко, нельзя ли поэнергичнее?» И массовка цепенеет в благоговейном ужасе, что режиссер видит каждого, знает каждого по фамилии. И дальше начинает изо всех сил стараться, уверенная, что режиссер, как недреманное око Господа Бога, видит каждого. А я просто выучил десяток фамилий людей из массовки и наобум называю Прокопенко, хотя он бежит так же, как и все другие.
— А откуда вы взяли столько кораблей для адмиральской эскадры? — поинтересовался Ворошилов. — На Черном море мы только начали восстанавливать флот. Бронепалубный крейсер «Коминтерн», несколько канонерских лодок, вот и все, чем мы там располагаем. Или вы на Балтике снимали? На Балтике у нас действительно сила.
— Вы будете смеяться, но это американский флот, — признался Эйзенштейн и сам громко расхохотался.
— Как американский? — удивился Калинин.
— Для показа надвигающейся царской эскадры я просто использовал хронику маневров американского флота начала века. Там при монтаже даже прозявкали и не убрали один кадр, в котором мелькнул американский полосатый флажок.
Все дружно рассмеялись, сытые, переместившие содержимое судков в желудки, и совсем не такие грозные, какими представлял их себе Сергей Михайлович.
— Честно сказать, я не думал, что кремлевские застолья столь скромны, — признался он.
— А вы думали, мы здесь устрицами питаемся? — усмехнулся Сталин. — Астраханской и дальневосточной икоркой? Нет, дорогой товарищ Эйзенштейн, если мы не станем соблюдать скромность, то кончим свои дни, как Людовик и Мария-Антуанетта. Помните, она сказала, что, если у народа нет хлеба, пусть жрет пирожные?
— Или как Николашка с Алексашкой, — добавил Калинин. — Которые тоже себе ни в чем не отказывали.
— У Николая личных автомобилей было двенадцать штук, — заметил Ворошилов. — И императорскому двору принадлежало еще восемнадцать.
— Зато нам теперь есть на чем ездить, — засмеялся Бухарин.
— Лично я на царских роскошных колымагах не езжу, — сказал хозяин кабинета. — Мой «паккард» недавно куплен в Америке.
— А в семнадцатом ты ездил на «воксхоле», принадлежавшем матери царя, — возразил Николай Иванович.
— Очень недолго, — сердито дернул головой Сталин и поспешил переменить тему скромности и роскоши. — В заключение нашего ужина, товарищи, мы, думается, можем на государственном уровне поручить товарищу Эйзенштейну работу над фильмой, соответствуюшей нынешней генеральной линии партии.
— Безусловно, — сказал Бухарин.
— Безусловно, но с условиями, — возразил Ворошилов. — Просим по возможности соблюдать историческую достоверность.
— Правильно, — кивнул Сталин. — А товарища Товстуху за его старательность предлагаю назначить заведующим Секретным отделом ЦК и одновременно первым помощником генерального секретаря ЦК РКП(б). Возражений нет? Тогда, товарищи, спасибо за хорошую беседу. А вы, товарищ Железный Камень, можете уже с завтрашнего дня приступать к новой фильме.
И только он это сказал, как в кабинет огромным животом вперед, как крейсер в финале «Потемкина», вошла Надежда Сергеевна, лицо ее выражало негодование, тяжелый подбородок задвигался:
— Товарищи! Прекратите избиение младенцев! Я уверена, товарищ Эйзенштейн поставил эпиграф не из каких-то там политических пристрастий. Ему просто понравились выразительные слова Троцкого. Я уверена, он не замешан ни в каких делах со Львом Давидовичем. Эйзенштейн — великий художник, ему суждено великое будущее. Не мучайте же его!
Лицо Сталина выражало явное недовольство и раздражение.
— Меня никто и не мучает, — засмеялся Эйзенштейн столь по-мальчишески, что все вновь рассмеялись. Сталин сдержал гнев, сменил его на милость и ответил:
— Надежда Сергеевна, мы товарища Эйзенштейна не мучаем, мы его взяли в свою компанию, поручили новую фильму.
— Правда не мучили?
— Да правда, правда!
Н. С. Аллилуева. 1927. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1663. Л. 1]