— Еще б чуть-чуть…
Даша хотела продолжить, но Никита коснулся её губ. Нежно, точно цветка, потом еще раз и еще. Потом поцеловал её так страстно, что в голове её помутилось, она не решалась открыть глаза. Это был её первый поцелуй. Первый! Настоящий! Сколько это продолжалось? Она не знала. Она не считала время, она не хотела, чтобы это заканчивалось…
Звук подъезжавшей коляски заставил Никиту оторваться от неё. В сумерках виднелась сутуловатая фигура Петра Федяева.
Даша! Никитка! Что случилось?!
Пострадавшие с трудом выбрались из покосившейся, сломанной коляски.
Да вот, охрипшим голосом, не сразу придя в себя, ответила Даша. Колесо отвалилось! Хорошо, что ты мимо проезжал — нам тебя сам бог послал, а то до утра добирались бы. Подвезешь?
Уже почти стемнело, когда коляска Федяева подъехала к кованым воротам усадьбы Домбровских. Петр спустился и галантно подал руку Дарье.
Увидимся завтра, у нас на ужине. Маменька отказов не принимает, и в шесть пополудни — уж будь добра не опаздывай — мы тебя ждем. Будут еще Андреевы и Смоляковские. Они как прознали, что мы с тобой вернулись из Любляны третьего дня, так тут же к маменьке с визитом — скоро, наверное, и к тебе пожалуют.
Ох, Петечка, спасибо тебе, что подвез нас с Никитой. Куковать нам в поле до утра пришлось бы. Маменьку целуй от меня, завтра, скажи, буду. А может, сам останешься, а завтра вместе и поедем.
Поздно уже, маман будет переживать, давай в другой раз.
Ну, бог с тобою! Счастливо! — Она перекрестила его в воздухе.
Коляска тронулась и скрылась в темноте. Никита повернулся к Даше:
— Дарья Дмитриевна, я мужиков пошлю за коляской, — надо осмотреть, в чем там дело.
— Ступай, Никита, я у себя буду. Долго не задерживайся — приходи ужинать, а то нам с Улькой скучно совсем.
Он стоял напротив неё и держал её за руку. Даша смотрела на него — такого высокого, широкоплечего, статного, и думала только об одном — когда ей будет двадцать один, и она станет хозяйкой поместья, первое что она сделает — даст ему вольную. Что будет потом — она не думала, но знала одно наверняка, понятие «брат» к Никите больше неприменимо, а еще она точно знала, что этот поцелуй она никогда, никогда в своей жизни не забудет. Ей хотелось озвучить эту мысль прямо сейчас, но Никита, робко поцеловав её в висок, развернулся и, кивнув в ответ на её приглашение, пошел быстрым шагом к конюшням.
Даша подошла к слабо освещенным ступенькам усадьбы. Прерывистый шепот заставил ее спрятаться за угловую колону, она выглянула и увидела Ульяну и Федора. Федор прижимал девушку к колонне, прямо за которой она спряталась, и жарко целовал:
— Моя! Слышишь, моя будешь, только посмей еще раз взглянуть на кого! Убью! Жизни для тебя не пожалею! Что хочешь для тебя сделаю, только будь моей! Прямо сейчас, слышишь!
Уля, похоже, была пьяна и едва дышала, блузка была расстегнута, Федор жарко обнимал её, целовал, она шептала, сгорая от страсти:
— Федечка, погоди, что ты делаешь, Федечка, остановись, постой…
Даша, затаив дыхание, прижалась к колонне спиной. Послышалась возня, звуки борьбы. Ульяна закричала. Федор зажал ей рот рукой.
— Так я первый у тебя?
— Что ты наделал! — Ульяна мгновенно протрезвела, но Федор продолжал, не дав ей опомниться, закрыв ей рот ладонью.
— Кому я теперь нужна, что ты сделал! Я барышне скажу, не сносить тебе головы!
— Погоди, красавица, не кипятись, Федор обнял её и снова стал целовать, нашептывая, — я ведь женюсь, ты не думай, только сделай, как я сказал тебе…
— Не знаю я, — рыдала Уля, — мне-то не тяжело, только вот тайком от неё я не хочу, да и ты обманешь — не дорого возьмешь.
— Не обману, красавица моя, не обману, — Федор продолжал сжимать девушку в объятьях, — вот посмотришь, только сделай, как я скажу, и к осени свадьбу сыграем. У нас с тобой столько денег будет, век не потратить, я тебя, красавица моя, выкуплю, уедем отсюда, заживем! Вот посмотришь! Только отнеси это ей.