Ад разверстый
Впрочем, лучше дать картинку с натуры. Откроем воспоминания летчика-истребителя Гюнтера Бломмертца, которого налет англосаксов на Дюссельдорф (1944 год) застал на улице. Ошалевшего офицера втаскивают в бомбоубежище:
«...В подвале под низким потолком бомбоубежища меня встретили взгляды женщин, детей и пожилых людей. Мне стало немного неловко за свое вторжение, когда я заметил над дверью плакат: «Мужчины от шестнадцати и до шестидесяти лет должны быть в бою, а не в укрытии!».
Люди начали что-то бурно обсуждать, но меня это не встревожило, так как следующая партия бомб уже со свистом летела вниз, и разговоры стихли. Неизвестность длилась всего несколько секунд, но они показались вечностью. Пожилая женщина начала громко молиться. Под самой крышей бомбоубежища, на койке в верхнем ряду, лежала девушка лет шестнадцати. В руках она держала книгу и смотрела на меня пронзительными зелеными глазами. Мать накрыла голову сына своим передником.
Взорвалась первая бомба. Затем вторая, уже ближе. Здание до самого основания содрогнулось. Поток сжатого воздуха ударил в бронированную дверь, часть его со зловещим глухим звуком просочилась сквозь замочную скважину. Третья бомба неслась с пронзительным свистом. Точно на нас! Все мы знали, что она падала на нас.
Зеленые глаза девушки буквально сверлили меня. Пронзительный визг бомбы стал напоминать звуки взмахов крыльев гигантской летучей мыши. Я испугался, испугался глаз девушки — они причиняли мне физическую боль.
Страшный удар! Треск ломающихся деревянных перекрытий и приглушенный грохот со стороны соседнего дома.
Мы ждали.
Девушка в ужасе обхватила себя руками. Тоненькие ноготки с маникюром вонзились в ее неприкрытые плечи.
Мы продолжали ждать.
— Не взорвалась, — произнес пожилой служитель бомбоубежища.
Женщины и дети плакали. Девушка вернулась к своей книге.
Я собрался уходить.
— Вам лучше остаться в убежище, — посоветовал мне старик в стальном шлеме. — Сейчас посыплются фосфорные бомбы.
Я послушал его. Вдруг пожилая женщина крикнула мне:
— Эй, ты! Мы сейчас тоже на передовой! Но если бы я была в твоем возрасте, я не стала бы прятаться по бомбоубежищам.
— Не нужно так разговаривать с нашим другом, — вмешался старик. — Он уже выполнил свой долг. — Служитель бомбоубежища указал на мои награды.
— Прекрасно, — ехидно продолжала женщина. — Но что он здесь делает?
— Летчик! — добавил кто-то еще.
— ...Я просто готовился к дневному бою .
— К дневному бою? — повторила пожилая женщина. — Прекрасно. Опять промах наших вождей.
Но это было уже слишком для почтенного служителя бомбоубежища.
— А теперь будьте любезны помолчать, уважаемая фрау. Власти прекрасно знают, как наши бойцы должны действовать. Фюрер знает все. — На последних словах он повысил голос.
— Что вы хотите сказать? Фюрер? — крикнула пожилая женщина. — Вот мы здесь ... умираем в этом подвале, а власти... Всех их надо поставить к стенке, предателей!
Все слышали яростные выкрики женщины, и мужчина средних лет в штатском вышел из полумрака.
— Такие высказывания против наших вождей обойдутся вам дорого, уважаемая!
В убежище воцарилось ледяное молчание.
— Ей семьдесят шесть лет, — тихо заметил старик.
— Возраст не имеет значения, — сердито ответил человек в штатском.
Я уже собирался вмешаться, как пожилая женщина вдруг пробормотала:
— В чем дело, герр блокляйтер? Я не сказала ничего плохого. Наоборот, я попросила молодого солдата сбить вражеские бомбардировщики. И я хотела бы, чтобы всех их поставили к стенке: летчиков, которые сбрасывают на нас бомбы, — с пафосом закончила она.
Со всех сторон грянул громкий смех...
— Фосфорные бомбы! — разнеслось по убежищу, словно предупреждение о приближении чумы или наводнения. Видимо, кто-то выглянул наружу и увидел вспышки.
— Падают на той стороне Рейна, в старом городе.
Тысячи контейнеров с жидким пламенем действительно летели вниз, пробивали крыши домов и взрывались повсюду. Белая раскаленная жидкость текла ослепительными потоками по стенам и лестницам, окутывая все огнем, блокируя выходы с улиц и из подвалов. В следующее мгновение ветер разнес пламя по целым районам. Горящие человеческие фигуры безумно носились или превращались в угли под обрушившимися стенами.