— А у меня праздник севодня, душенька! — пьяно ухмыльнулся Ивашка, передавая ей пальто. — Жизнь хороша, вот и праздную!
Стеша улыбнулась.
— Ни сном ни духом я не ведала про твой праздник, — повела она оголенными плечами. — Да и не ждала я тебя нынче.
— Ты не ждала, а я вот он весь, — пробормотал Ивашка, уставясь помутневшими глазами на женщину.
Чего греха таить, ему нравилась Стеша. Молодая и соблазнительная, к тому же умеет распалить страсть. Как переспевшая ягодка, она возбуждала зверский аппетит у Ивашки. Он знал, что роман с ней не продлится долго, а потому брал от ее влюбленности все, что было возможно, как вурдалак — кровь из своей жертвы.
— Стеша, скорее в постель! Всё во мне бурлит и играет! — весело крикнул он и захохотал.
— Да ведь грешно любить замужнюю? — кокетничала женщина.
— Не все эдак мыслят, — обнимая ее, сказал Ивашка. — Грех — он что орех! Завсегда разгрызть ево приятно!..
Ранним утром Ивашка разлепил глаза и ужаснулся, увидев себя лежащим на кровати и связанным. Рядом Стеша и Анна, сурово хмуря брови, разглядывали его и плотоядно, как голодные хищницы, скалились.
Игнат снова пришел в лавку. По его требованию Аверьян выпроводил Ваську и запер дверь.
— А теперь уточним кое-какие детали, — сказал Игнат, закуривая папиросу. — «Наверху» принято решение разогнать секту скопцов к чертовой матери. В Оренбургской губернии нет места церковникам, сектантам и их приспешникам!
— Дык деть-то их всех куды?! — ужаснулся Аверьян, бледнея. — Неушто расстрелять всех прикажут?
— Опять ты за свое, башка тупая, — нахмурился шурин. — Сколько можно говорить: погрузим в повозки, вывезем в бор, запретим возвращаться и… скатертью дорога!
— А вещи? Вещи ихние себе прикарманите?
— Реквизируем, — уточнил Игнат и тут же добавил: — Не все, конечно. Оставим скопцам самое необходимое и пиндалей под задницы надаем.
— А я? Ихняя участь и меня постигнет?
— Да-а-а, тебе не яйца надо было отрезать, зятек, а помело, что во рту болтается. Сколько разов можно тебе вталдычивать, что ты сейчас под моей защитой?!
Аверьян смотрел мимо Брынцева. Он помнил брата жены совершенно другим человеком. Взбалмошный, задиристый и любивший погулять казак в прошлом являл полную противоположность настоящему Игнату.
— Секту разгонят однозначно, — продолжил шурин с ухмылочкой. — Но нам до скопцов нет дела. Нам нужен их «Христос», и мы им займемся!
— Ты сказал «мы», Игнашка? — насторожился Аверьян.
— Ну конечно, — ответил тот, позевывая. — Из дела государственного мы сделаем чуток «семейное», чтобы никому обидно не было! Сечешь, зятек?
Аверьян задрожал от зародившейся надежды. Пусть она пока еще ничем не подтверждалась, но и отказываться от нее не было оснований.
— Я тебе верю, Игнашка! — сказал он возбужденно. — Как велишь, эдак и сделаю. Могешь не сумлеваться, шуряк.
Калачев перевел дыхание. От облегчения все окружающее поплыло у него перед глазами.
— Ночью, после радения, мы Ивашку захватим! — быстро заговорил Игнат, заговорщически глядя на насторожившегося зятя. — Чтоб никто ево случаем пальцем не коснулся! Аверьян, ты за ним приглядывать будешь. Как зеницу ока беречь! Ясно?
— А для че он нам сдался? — запальчиво воскликнул Аверьян, красный от возбуждения.
— Опосля обскажу, — небрежно бросил Игнат. — Твое дело приглядывать за супостатом издали, штоб не сбег ненароком.
Слушая шурина, Аверьян одобрительно кивал, холодный пот леденил спину. Его удивляла значительная перемена в поведении шурина, он не понимал Игната, но и противоречить не собирался.
— А для че он нам сдался, Ивашка-то? — в который раз он задал один и тот же вопрос, будто позабыв, что шурин уже отвечал на него.
Игнат смотрел на него полным сожаления взглядом и с важностью.
— Ты когда отупеть успел, зятек? — спросил он, укоризненно качая головой. — Что с тобой? Ежели оскопленные такие вот тупицы, то я начинаю понимать вражину Сафронова.
Игнат резанул зятя косым насмешливым взглядом. Аверьян, в свою очередь, мельком взглянул на него. От шурина несло потом, как от жеребца, и дышал он, точно перегруженный тяжеловоз. Калачев, не шевелясь ожидал, что тот скажет.
— Не гляди на меня эдак, зятек, — нахмурился Игнат. — И не жалей этих… Как вы там зоветеся… «Голуби на корабле»? Ничаво не поделаешь, все когда-нибудь помирают, а корабли тонут!