— Уже придумала, — просчитывающая свои слова и шаги наперёд, Катрин-Антуанет давно знала стратегию восстановления справедливости. — Две хатун, Мерием и Дерья, хотели меня убить, а третья, Кютай-хатун, называя меня подругой, хотела изуродовать, чтобы вместо меня отправиться на хальвет, будь она проклята. Прежде чем потерять сознание, я услышала их разговоры. Да будет талион!
*
— Кютай-хатун, — подозвала бывшую фаворитку стоявшая в темноте калфа. Женщина прекратила вышивать и нерешительно отложила пяльцы, непонимающе, и, в то же время испуганно, глядя на «подругу». Когда та подошла, Башира как могла скрывала зловещий огонёк в глазах, прикидываясь глубоко опечаленной. — Ещё никому не объявили, но завтра к нам прибудет султан Сулейман. Только тихо, никому не рассказывай. Но я не смогу к нему пойти, — сделав драматическую паузу, иоаннитка пустила слезу, — ведь завистницы изуродовали меня. Я очень просила унгер-калфу, чтобы ты меня заменила, но она наставала на Мерием-хатун. Ну ты же видела её: тонкий стан, шелковистые волосы, фарфоровая кожа… — теперь и Кютай выглядела подавленной. — Ведь я же знаю, что поджог — это её рук дело, у меня ведь других врагов в гареме нет, только она и Дерья-хатун. От них нужно избавиться…
— Я не могу, нет! — перебила её рабыня. Госпитальерку охватила ярость: значит идея поджечь и запереть её не вызвала возражений. Калфа сделала глубокий вдох, и продолжила уговоры.
— Подумай: мы обе получим желаемое, я — возмездие, ты — сердце падишаха. Ты ведь хочешь в «султанский рай»? Хочешь баюкать детишек династии на руках? — Кютай лишь нерешительно покачала головой. Увидев согласие, Башира достала из тайного кармана две пробирки. — Это — яд. В двух этих ампулках концентрация, достаточная, чтобы убить здорового мужчину. Подлей это им в еду, и на твоём пути больше не останется никого, — дрожащими пальцами бывшая фаворитка нерешительно потянулась к сосудам с мышьяком. Иоаннитку раздражала медлительность женщины. — Не бойся, действие этого яда похоже на болезнь, а, даже если дело раскроется, то обвинят меня. А я не стану отрицать, мне уже нечего терять, — эти слова стали решающим аргументом. — Эффект проявится через полдня, поэтому всё проделать придётся вечером. Приготовь заранее угощения, пригласи их в свои покои — вы ведь довольно дружны, а ночью, когда им станет плохо, никто на тебя уже и не подумает, — Кютай покорно кивала.
Башира была спокойна: эта женщина, пусть и глупа, ради ночи с султаном и роскошной жизни готова была пойти даже на такую авантюру. И она не ошиблась в своих расчётах и ставках: когда госпитальерка сидела в самом тёмном углу ташлыка, разглядывая ту самую схему созвездий, нарисованную Якубом, мимо неё величественно прошествовали Мерием и Дерья, бросив на свою неприятельницу надменный взгляд. Иоаннитка лично видела, как Кютай-хатун щедро полила каждое блюдо отравой, и теперь оставалось только убедиться, что обе женщины их отведают. Выждав некоторое время, она поднялась на этаж фавориток, чтобы подсмотреть: вокруг подноса сидели трое девушек и что-то обсуждали, вкушая приготовленные для них угощения. Удовлетворившись работой наивной пешки, калфа встала на излюбленную наблюдательную позицию на этаже фавориток, облокотившись обожжёнными руками на перила. Следы того страшного события вызывали у госпитальерки особую гордость, потому она не прятала их под широкой одеждой, а наоборот подвернула рукава.
Хатун покинули покои своей убийцы, когда за окном уже давно стемнело, они подозрительно посмотрели на Баширу и спустились в ташлык. Теперь осталась третья, иуда, расправа над которой не должна быть такой простой.
Она показала Якубу то самое платье, в котором ей полагалось предстать перед султаном, чтобы тот отмочил его в яде. Весь корсет и воротник были пропитаны отравляющим веществом. Госпитальерке не терпелось подарить его истинной хозяйке.
— Умут-калфа сказала, что Мерием пожаловалась на недомогание, и вместо неё выбрала тебя. А вот, что она приготовила, — Башира-калфа подала ей завёрнутое в шёлк платье, — сказала, чтобы ты сейчас же к ней пришла и показалась швее.
— Правда? Этого не может быть! — Кютай-хатун едва могла устоять на месте от счастья, и по ней трудно было сказать, что только что она подписала двум своим товаркам смертный приговор. Её даже не смутил поздний час, в котором к ней явилась смотрительница гарема.
— Конечно, ты переодевайся, не заставляй старшую калфу ждать. Я тоже посмотрю, какая ты у меня красивая, — Башира легла на тахту, незаметно сбросив из-под широкого рукава два флакона из-под яда. Если даже она выживет, то наказания теперь не избежит.
Облачённая в кремовое платье, сверкавшее в свете свечей, наложница любовалась тем, как оно ей подошло. Светлая ткань выгодно подчёркивала подзагоревшую кожу, оливково-зелёные глаза гречанки, её тёмные волосы и фигуру. Чем дольше она смотрелась в зеркало — тем тяжелее её ждали результаты отравления.
— Тебе очень идёт, — расслабленно прошептала иоаннитка, удовлетворённо улыбаясь предательнице. — А мне пора работать, — она наигранно вздохнула, — теперь мне только это и остаётся…
Обернувшись напоследок, калфа покинула комнату, и зашла к себе, чтобы забрать заранее приготовленную сумку. Оставался финальный штрих: она распахнула окно, бросила на пол свечу и закрыла за собой двери, вставив в ручки крепкую доску. В ташлыке все спали, так же, как и стражники, что позволило покинуть гарем незамеченной.
По договорённости Якуб Эфенди уже ждал девушку в подвале. Призывая следовать за ней, она коснулась его руки и, быстро найдя нужный ключ, ловко открыла проход в тоннель, предусмотренный для побега семьи султана в случае бунта или захвата дворца. Каблуки высоких кожаных сапог гулко стучали по каменному полу, но времени думать об этом не оставалось: примерно две минуты быстрого шага привели бы их в другую комнату, выходящую в сторону леса. О ней в целях безопасности не знал никто, кроме правящей династии, но её представители уже давно не проживали в Эдирне.
Замок, встроенный в ветхую отсыревшую дверь, был покрыт ржавчиной, а его секреты деформировались, поэтому пришлось приложить силу. Один удар, и свобода оказалась на расстоянии одного шага. Свежий воздух, пропитанный ароматом весны, приятным холодом встретил её разгорячённое лицо. На мгновенье она замерла, глядя впереди себя: бескрайний лес утопал во мраке ночи, и лишь желтоватый серп полумесяца рассеивал тьму. Под ногами шелестела прошлогодняя трава, кое-где укрытая снегом, а сквозь опавшую ещё осенью листву пробивались молодые ростки. Ветер подхватил её волнистые волосы, унося в вольные дали за собой. На глаза навернулись слёзы — истинно, ценишь, когда потеряешь, но Башира укротила нахлынувшие чувства, чтобы идти дальше.
Дальше вёл Якуб. Прорицатель прекрасно знал местную природу, потому найти едва заметную тропинку ему не составило труда. Земля частично ещё оставалась покрытой льдом, в остальном талый снег превратил грунт в вязкую скользкую грязь. Он взял госпитальерку под руку, чтобы добраться до извозчика в целости и сохранности.
— Всё получилось? — отойдя от дворца на безопасное расстояние, поинтересовался мужчина.
— О, да… Мне жаль только, что я не увижу их мучений.
— Я всё тебе расскажу. Ведь я видел их кончину ранее. Увы, не разглядел только причину, — звездочёт поднял лицо к небу. Луна перешла в двенадцатый маназиль, сменив одиннадцатый, покровительствовавший беглецам. Башира так же посмотрела на звёзды, однако не понимала того, о чём размышлял Якуб. Она лишь наслаждалась давно невиданными красотами ночного небосвода. На свободе дышалось так легко, а тепло и сила поддерживавшей её руки придавали калфе особое спокойствие и умиротворение.
— Что вы там видите? — чтобы прервать тишину и утолить любопытство спросила госпитальерка, но ответом послужило молчание.
— Это у тебя рубин? — спустя некоторое время прорицатель вышел из задумчивости, рассматривая левую руку девушки, под которую он её держал. Его манера речи слегка раздражала француженку, ведь он мог совершенно непредсказуемо менять тему, не завершая прежнюю.