— Спрашиваешь! Конечно!
— Ты мне вот ещё что скажи, — Катрин-Антуанет нахмурила густые тёмные брови, решаясь задать главный вопрос. — А Магистр нашёл себе нового писаря? — в её глазах читалась бесконечная тревога.
— А как ещё? Нашел! — засмеялся англичанин, вызвав у собеседницы скрытое раздражение.
— И кто же — новый писарь?
— Да мальчишка один, не общался с ним…
Уста иоаннитки растянулись в счастливой улыбке, она рада была слышать, что это какой-то юнец. Чтобы продолжить разговор, она начала причитать:
— Куда ж теперь мне податься?
— А Магистр тебя в госпиталь отправит, будешь горшки выносить! — ещё не прошло и получаса, а госпитальер шутил так, как мог бы себе позволить только несколько лет назад, но он знал Катрин, и понимал, что она не затаит обиду.
— Ты у меня сам пойдёшь их выносить, когда меня вновь писарем сделают. Уж я-то замолвлю словечко, — она наигранно упёрлась кулаками в бока, грозно нахмурив брови. Едва увидевшись, они уже общались как закадычные друзья.
*
Бежавшие с Родоса католики выстроились по обеим сторонам широкой улицы, ведущей ко временной резиденции Ордена святого Иоанна: сегодня в герцогство возвращается их предводитель, чтобы доложить о результатах переговоров. Филипп де Вилье де л’Иль-Адам шёл с гордо поднятым подбородком, как и всегда, но в его напряжённом взгляде читалось категорическое нежелание выступать перед народом, поскольку Карл всё ещё не перешёл от обещаний к действительным поступкам. Во время осады его промедление и нерешительность стоили госпитальерам поражения при абсолютном военном преимуществе, теперь же — не позволяет рыцарям и католическому населению покинутого острова осесть и укрепиться. Сдержанно поприветствовав поднятой ладонью своих верных вассалов, Великий Магистр медленно ступал по мощённой дороге, окидывая внимательным взором пришедших.
Катрин стояла прямо перед ним, среди сержантов. Она долго думала, в чём желает предстать перед своим сюзереном, и наиболее верным признала надеть свой любимый чёрный хотоз с закрывающим лицо прозрачным пече и фераджу поверх шёлкового зелёного платья. Вспоминая удивление Оливера, девушка хотела посмотреть на реакцию повелителя, да и узнает ли он её вообще. Её очерченные сурьмой глаза пристально смотрели на статную фигуру в табарде с белым крестом и неизменном берете, шаг за шагом приближавшуюся к ней. Вдруг Филиппа де Вилье де л’Иль-Адама отвлёк помощник, по всей вероятности — новый писарь, и тот обратил на него внимание, выслушивая то, что он шептал ему на ухо. Иоаннитку разозлило это, но она лишь терпеливо ждала, в то время как её сюзерен оказался в пассусе от неё. И вот, дав короткий, едва слышимый ответ, магистр поднял глаза, и увиденное заставило его изумиться и перемениться в лице. Он не сбавил шагу, но позволил себе обернуться, чтобы убедиться, что ему не привиделся мираж. Катрин-Антуанет это увидела, и её алые уста изогнулись в победной ухмылке. Оливер так же не мог не заметить реакцию сеньора, и, дотронувшись до её руки, обеспокоенно обратился к приятельнице:
— Может быть не стоило встречать Его Преосвященнейшее Высочество в таком облачении? — юноша всё ещё не мог свыкнуться с изменившимся внешним видом его знакомой.
— Как будто несколько лет в турецком рабстве и без этого на мне не отразились, — с нотой раздражения ответила госпитальерка. — Лучше скажи, этот белобрысый мальчишка, — она кивнула вслед сопровождающему магистра, — и есть его писарь?
— Именно, Люсьен прислуживает и носится на побегушках не хуже твоего, если не лучше, — добавил другой стоявший рядом сержант, но иоаннитка никак на это не отреагировала. Девушка задумалась о другом: всё это время она могла ходить под парусами Великой Каракки к неизведанным берегам, засиживаться допоздна в кабинете Филиппа и самозабвенно выполнять любые его приказы во благо Ордена и себя самой, но было бы это лучше, чем смотреть на звёзды в тёплом саду, обсуждать травы и алхимические труды, и засыпать среди диковинных ароматов, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди от наполнявших его противоречивых чувств?
— Катрин, пойдём, — влажная ладонь Оливера, сжавшая тонкую кисть девушки, вывела её из раздумий, но она спешно отдёрнула руку. — Сейчас Его Преосвященнейшее Высочество выступит с речью на площади, — пояснил англичанин.
— Пойдём, — ускорив шаг, госпитальерка стала догонять процессию, следовавшую за Великим Магистром. В её взоре загорелся огонёк азарта. Она сняла вуаль, открывая свой загорелый лик.
Пробившись через толпу, девушка оказалась в первом ряду, не чувствуя больше страха, исполненная решимости и смелости. Великий Магистр говорил о светлом будущем, куда его народ пойдёт по Божьему позволению и, что куда важнее, с испанскими землями, которые пророчил им щедрый на обещания Карл V. Госпитальерка умела слушать тирады повелителя, зря в корень и очищая её от подслащающего героического пафоса, заставлявшего подданных успокаиваться и ликовать, даже когда для этого не было совершенно никаких оснований. Вилье де л’Иль-Адам заметил француженку, и в докладе этого незаурядного оратора произошла запинка. «Не мудрено, — подумала она, — не каждый день сталкиваешься с людьми, давно ушедшими на дно морское». Мужчина продолжил говорить, но без прежнего запала, не сводя глаз со своего бывшего писаря. Увиденное лишило бы его дара речи, если б не более рациональное объяснение, на которое указывали одежды француженки. Глава Ордена спешно завершил обращение к героическому народу Родоса напутствием молиться и быть готовыми вступить в борьбу. Когда люди начали расходиться в костёл, госпитальерка побрела к порту, краем глаза наблюдая за действиями сюзерена. Она улыбнулась, когда увидела, что он идёт за ней, но соблюдая некоторую дистанцию, чтобы не вызвать подозрений.
— Катрин-Антуанет? — то ли окликая, то ли вопрошая прошептал Великий Магистр, и его тихий голос был услышан.
— Ваше Преосвященнейшее Высочество, — девушка обернулась, и привычно поклонилась, словно и не прошло столько времени.
— Я не могу поверить, что это ты. Я думал, что ты… — мужчина замолчал, подбирая слова.
— Мертва?
— Мне доложили, что одна из галер затонула, ведь были неблагоприятные условия, а мы вышли в море… И что… — Филипп де Вилье де л’Иль-Адам не мог спокойно говорить, так сильно он был поражён. Сделав глубокий вдох и позволив себе подойти ближе к девушке, он протянул свою дрожащую руку и дотронулся до кисти девушки, словно проверяя, реальная ли она. — Что с тобой произошло? Ты попала к неверным?
— Да, — коротко ответила иоаннитка, на мгновенье взглянув на воды, что принесли её к этим незнакомым землям.
— О, моя несчастная Катрин, — глава Ордена приблизился к ней, желая обнять, но не решался — слишком давно он её не видел, но взгляд, обращённый на него, показался ему прежним, прогоняя все сомнения. Магистр обхватил спину девушки сильными руками, вдыхая заморский аромат её золотых кудрей. — Расскажи мне, как у тебя прошли все эти годы…
— Это длинная и увлекательная история, и уйдёт не один день, чтобы её рассказать, — госпитальерка расслабленно закрыла глаза и улыбнулась, наслаждаясь столь желанными объятиями и родным запахом ладана и розы.
*
Француженка лежала на огромной шкуре возле горящего камина, вкушая приготовленный искусными итальянскими поварами прошутто, и умиротворённо смотрела на Филиппа, увлечённо рассказывавшего о своих дипломатических буднях, сопровождая речь размашистой жестикуляцией.
— Ну, если Триполи — такая прекрасная земля, как он мне её описывает, то почему не построит там свой дворец?! — с наигранным возмущением воскликнул магистр и улыбнулся, услышав смех госпитальерки. — Я как-то в сердцах сказанул это после аудиенции, смотрю, а Люсьен весь белый от ужаса — говорит, что дверь в приёмную сквозняком открыло, и император мог услышать мои слова. Я, конечно, ответил ему, что мне всё равно, пусть слышит, а сам-то насторожился и мысленно себя отругал: вдруг и Триполи нам не дадут за мой острый язык.
— Вот поэтому я всегда оборачиваюсь, прежде чем чего взболтнуть.
— Твоей пары внимательных глаз на весь Орден хватило бы, это я в тебе особенно ценю, — мужчина положил мозолистую руку на открытое плечо девушки.