Иван терялся в догадках: явно неспроста заявился Семён, какая-то сугубая надобность у него. Но сколь бы ни была она велика, мог бы в Москву вызвать, как заведено было, когда на рать следовало идти али в Орду ехать...
— Иго-го! — заржал Семён по-жеребячьему от удовольствия. — Сильней, Алёшка, сильней жарь! Ещё, ещё лупи!
Веники заходили чаще, с шумом выплеснулся из каменки пар — видно, Святогон ещё поддал.
Наконец вышел окутанный паром Семён, выдохнул:
— Кабыть наново народился!
Налил в ковш всклень мёду, выдул его одним духом. Посмотрел на Хвоста и Святогона как-то странно, то ли ошалел от жары, то ли не узнавал их в облаках пара, то ли ждал от них чего-то. Разомкнул уста:
— Изыйдите! Нас вдвоём с братом оставьте.
Бояре вышли. Семён продолжал молча дуть мёд ковш за ковшом то из одного туеска, то из другого. Иван тоже черпал — не из желания пить, просто в ожидании. Он первый и не выдержал игру в молчанку:
— Ну, чё там, в Москве?
— Колокола начинаем лить. Три больших и два малых.
— А-а... Бориску позвал?
— Да, вернул из Новгорода.
И снова не о чем поговорить братьям.
— Ну а вообще-то что произошло?
— Что?.. Да разное... Васька Ярославский помер. И Василий Ярославич Муромский, Царство им Небесное!
Иван решил про себя, что больше не будет начинать разговор, пусть сам откроется. А Семён и не таился, только некое скрытное волнение выказал, когда начинал разговор:
— Тебе, Ванюша, и Андрюхе тоже... Вам обоим пора обзаводиться княгинями. Андрею я уже сосватал княжну, дочку Ивана Фёдоровича из Галича Мерского...
— А мне кого? — резко перебил Иван, сам дивясь своей дерзости.
Семён смотрел озадаченно, молчал. Иван, словно в холодную воду бросаясь, выпалил:
— Я женюсь только на Шурочке Вельяминовой! Я ей обещал, когда детьми были...
Снисходительная улыбка тронула рыжие усы Семёна:
— Раз обещал, тогда конечно... Хвалю! Вельяминовы в большую силу вошли. С ними породниться — крепкую опору обрести.
У Ивана затрепетало сердце от давно чаемого решения:
— Что, сразу две свадьбы справим?
Семён отчего-то запечалился, глаза в пустой ковшик запустил, что-то высматривать стал у него на дне.
— Вот что, Ванюша, — начал с трудным выдохом. — Я тоже сосватал себе невесту, княжну Евпраксию, дочь Фёдора Смоленского. Так что не две, а сразу три свадьбы сыграем.
Иван резко поднялся:
— Да ты в уме ли, брат? Ведь и года не прошло...
— Замолчь! — заревел, тоже встав во весь свой рост, Семён. — Сам знаю, что не прошло, не минуло... Но трудно вдовцом жить. Тебе и самому это ведомо, а то чего бы это ты с волочайкой стал путаться?
— Сам замолчь! — Иван снова удивился собственной забиячливости, — Да, замолчь! Потому как правду ты не скажешь, но я её и сам знаю. Наследника хочешь скорее!
Стояли два брата друг перед другом в чём мать родила. Одинаковые ростом, глаза в глаза, у обоих сердце распалилось порывистой досадой, но ни у одного не было желания нанести зло огорчившему. Кабы знали, что внезапно вспыхнувший гнев может закоснеть в злопамятстве, сразу бы и высказали друг другу истину во благе, как каждый её разумеет, но Семён занёсся в гордынности, а Иван усовестился и не посмел.
Все бояре Ивана и в Рузе, и в Звенигороде готовились к поездке в Москву на великую свадьбу троих братьев. Чиж и Щегол с другими гудцами и волынщиками готовились веселить гостей. Жердяй и Хмель увязывали возы с провизией и медами. Старший боярин Иван Михайлович укладывал в сундуки наряды жениха и подарки будущей его родне. Видя, как дрожат его узловатые и покрытые гречкой руки, Иван подумал с сожалением, что одряхлел его бывший дядька, пора на покой ему, и решил позвать в старшие свои бояре Досифея Глебовича Святогона. Тот не удивился, сразу согласился:
— Зарок давал не идти на службу ни к какому князю, потому что все они только о богатстве да о власти помышляют. Но ты полное доверие у меня вызываешь, тебе буду служить головой и копьём.
Узнав о таком решении, Иван Михайлович опечалился:
— Почитай, двадцать лет дядьковал я тебя, выпестовал, а теперь, вишь какое дело, на свалку меня...
— Что ты, что ты, милый дядька, ты до смертного часа останешься моим пестуном, я без тебя ни шагу!
Княжеский поезд Ивана из двадцати подвод в сопровождении верхоконных дружинников и детей боярских в канун Преображения прибыл в Кремль.