— Велика мудрость Аллаха! — глухо упали в тишине слова Александра Михайловича.
— Ба-атюшки! — сипло пискнул Андрейка. Иван зажал ему рот.
— Что доброго бывает с тобой, оно от Бога, а что злое бывает с тобой, оно от тебя самого. — Узбек прикрыл глаза. Скользнули из рукава халата в ладонь ему чётки.
Все пуще замерли: может, царь молится про себя? Даже ветер перестал ныть.
— Что скажет мой наследник?
— Сегодня утром в Сарае, — начал со спокойной усмешкой Тинибек, — один шаман взобрался на крышу.
Узбек открыл глаза, лицо Тайтуглы засветилось любовью и восхищением: что-то изречёт сейчас старший сын?
— Он крикнул: «Эй вы, люди, я сейчас сделаю то, что никому не удавалось!» Он прыгнул, намереваясь взлететь, но упал на землю и разбился насмерть.
Гортанный смешок прошёлся среди гостей.
Акинф торопливо перевёл Семёну.
— Понял, — сказал тот. Желваки заиграли у него на скулах.
— Это что, конец? — тонко вскрикнул Иван.
Акинф кашлем перекрыл его выкрик.
Сонливый вид Узбека как рукой сняло:
— Когда в Твери сожгли Шевкала, мы изумились и содрогнулись, думая, что все русские готовы восстать!
— Это было отчаяние, великий хан, — твёрдо ответствовал Александр Михайлович.
— Но вы лишь трепетали от ужаса в ожидании мщения, — продолжал Узбек, не слушая. — Я наказал вас через вашего же сородича Ивана Московского. Ты мог бы тогда спасти свою Тверскую землю, предав себя в наши руки. Но нет в тебе добродетелей отца твоего, нет отважного безумства брата Дмитрия. Ты пёкся лишь о собственном спасении и предпочёл бежать.
Александр Михайлович вскинул голову:
— Но вот я здесь!
— Стал таким храбрым? С чего бы?
Мурзы заулыбались.
— Надеялся опять на защиту Баялунь?
Улыбки сползли с вельможных лиц. Впервые было упомянуто имя этой царицы после её побега. Плохой знак. Чёрный гнев вызревает в Узбеке.
— Дымящиеся развалины Твери, опустение твоей земли — славный памятник рабскому ничтожеству князей. Ты сел на окровавленный престол отца, не имея ни отваги, ни мудрости его.
— А что, Иван Московский имеет оное? — дерзнул возразить Александр Михайлович. — Льстец есть слуга бесов, подлость заменяет ему и отвагу и мудрость.
Семён рванулся было с места, но поп Акинф железной рукой осадил его.
— Подлость никогда ничего не заменяет, — спокойно сказал Узбек. — Она существует сама по себе, и это качество вы, русские, доказали как врождённое. Мой язык брезгует говорить с тобой, и в глазах моих отвращение.
Все поняли: участь Александра Михайловича решена.
По дороге с пира слуга-мальчик робко тронул стремя у Семёна, подал свиток пергамента. Князь развернул — в Сумерках пылала вязь киноварью.
— Акинф!
Поп прочитал, вздохнул, прочитал второй раз вслух:
— «Верно, клянусь луною, клянусь ночью, когда она удаляется, клянусь зарею, когда она занимается... для каждой души залогом для неё то, что она усвоила себе».
— Что ж значит сие? — нетерпеливо спросил Семён.
— Это сура из Корана, — безразлично ответил умный поп.
— Перепиши-ка мне это по-русски.
— Исполню, князь.
8
Была ли то природная кротость нрава, иль сознание полной безысходности, иль наступил уж предел духа его и изнемог Александр Михайлович?
В день памяти великомученика Дмитрия Солунского[59] прокрался под видом нищего на тверское подворье посланец из ханского дворца.
— Через три дня будешь убит за крамолу и связь с Литвой, — сказал.
— Почему я тебе должен верить? Кто послал тебя с таким предупреждением?
— Не могу назвать. Это тайна.
— Я в могилу её с собой унесу. Не бойся. Кого благословлять мне и благодарить за сочувствие?
— Не смею вымолвить, — упирался «нищий».
— Молю тебя! Ведь я на краю жизни!
— Ну, хорошо... Одна молодая царевна. Она мудра не по летам, не хочет брани и жалеет всех русских.
— Тайдула? — вырвалось у князя.
— Я ничего не говорил! Не знаю ничего, нет-нет, не знаю! Отпусти меня, рус, не тащи за собой.
— Не опасайся, никому про тебя не открою, даже на исповеди. Беги, доживай, что осталось тебе!
59
...в