А затем последовало назначение Беринга в экспедицию на Камчатку. Анна Матвеевна надеялась, что путешествие мужа будет недолгим и принесёт семье немалую прибыль. Ведь Сибирь, говорят, край несметных богатств…
Экспедиция неожиданно затянулась на пять лет и не принесла почти никакого дохода, если не считать тех крох, что выручил Беринг от продажи муки в Охотске. И то не сам додумался до этого предприятия, а помощник Мартын Шпанберг подсказал.
Анна Матвеевна вздохнула: вот Шпанберг – человек ловкий, не чета её супругу. Он, вернувшись из экспедиции, и чин через один получил, и сразу много нужных знакомств завёл в высшем свете … Ей бы такого мужа, так горя бы не знала!..
Она посмотрела на себя в венецианское резное зеркало и вздохнула, обнаружив новые тоненькие морщинки у глаз. Осторожно разгладила их кончиками пальцев и тут же неожиданно улыбнулась, вспомнив, как восторженно смотрят ей вслед молодые офицеры в Адмиралтействе. Нет, ещё рано ставить на себе крест!
Она припомнила годы, проведенные в Санкт-Петербурге и в Москве, пока Беринг что-то искал в этой ужасной Сибири. Пожалуй, это было самое прекрасное время в её жизни! Она веселилась от души, ездила в гости, не пропустила ни одной ассамблеи, танцевала, навёрстывала упущенное…
– Пресвятая Дева, прости меня! – воздела Анна Матвеевна большие тёмно-синие глаза к потолку, вспомнив, в каком положении встретила она супруга в Москве. Он приехал в марте тридцатого года, а уже в начале сентября она разрешилась от бремени сыном Антоном… Слава Богу, Беринг никогда не отличался ревностью и сразу признал ребёнка своим.
Но потом снова начались ссоры. Жалованья Беринга явно недоставало, чтобы удовлетворить всё возрастающие аппетиты Анны Матвеевны. Да и выплачивали это жалованье не вовремя и не по капитан-командорскому чину.
– Почему ты смирился с тем, что получил только командорский чин, а не чин шаутбенахта[23]? Витус, ты должен потребовать, чтобы тебе выплатили весь долг! Напиши рапорт на высочайшее имя… – долгими вечерами пилила она супруга.
– Не ко времени мои прошения, Аннушка, – отговаривался он. – Ещё не закончен розыск о казённом хлебе, который утонул в Юдоме. Тут не до жиру, как говорят у русских, живому бы остаться!
– У тебя всегда одни отговорки! – наливалась тихой злостью Анна Матвеевна. – Ты просто не хочешь сделать меня счастливой!
– Что ты называешь счастьем, моя дорогая? Ужели твое счастье – это одни деньги? Ты же христианка, фру Анна. Вспомни, чему учит нас Господь! – пытался увещевать супруг. Все его слова разбивались о её непреодолимую уверенность в своей правоте.
– Господь любит богатых! – стояла она на своём. – Это тебе надо вспомнить.
– Святое Писание и свой долг кормильца семьи и отца! Так более продолжаться не может! – переходила на крик Анна Матвеевна.
Видя, что мужу разбогатеть так и не получается, она в очередной раз попыталась ему помочь. Познакомила с голландским посланником бароном Звартом, который предложил капитан-командору продать на выгодных условиях карты, составленные в его путешествии. И этот недотепа Беринг отказался! Отказался от больших денег, которые сами так и плыли ему в руки! Думкопф, он и есть думкопф!
Раздосадованная Анна Матвеевна пообещала Зварту, что сама добудет нужные карты и, конечно, преуспела бы в этом деле, ежели бы супруг, как будто почувствовав что-то, не унёс их из дому.
Тогда Анна Матвеевна смекнула, что лучше в дальнейшем помешанного на честности супруга в свои замыслы не посвящать. Особенно теперь, когда он назначен начальником новой экспедиции на Камчатку. Тут уж она решила не упустить своей выгоды! Всё возьмёт и с этого предприятия, и с тех открытий, которые намеревается совершить её непрактичный благоверный!
Сидя перед зеркалом в спальне, Анна Матвеевна придирчиво оглядела себя: хороша, очень даже хороша! И умение нравиться – это её главная сила! Она непременно получит бумаги и схемы, зачем-то нужные этому душке барону. Получит при помощи лучшего оружия всех времен – женского обаяния и красоты…
Стол ломился от яств: здесь были и запечённые жаворонки, и дрозды, и поросёнок с хрустящей корочкой, и заяц, фаршированный перепелиными яйцами, и кровяные колбаски, и жареные петушиные гребешки, и даже великая редкость – варёный потат. Над всем этим великолепием витали пары Бахуса. Посему даже трубный адмиральский глас не возымел на гостей никакого воздействия.
– Милорды! Почему в новую инструкцию экспедиции моего шурина не включили упоминание об испанской провинции Мексико? – вице-адмирал Сандерс возвысил голос, пытаясь привлечь внимание соседей по столу.
Они уже изрядно попробовали крепкого двойного пива, сладкой венгерской романеи, терпкой мозельской настойки и огненного ганноверского шнапса, которыми их усердно потчевала гостеприимная Анна Матвеевна.
Застолье уже вошло в ту стадию, когда каждый лучше слышал себя самого, нежели окружающих. Строгого порядка, который бытует в кают-компаниях, за нынешним обедом не наблюдалось. Да и самих кают-компаний во флоте российском ещё не было[24].
Конечно, Сандерс мог бы поведать собравшимся о таких офицерских собраниях на судах английского флота, но вряд ли был бы правильно понят: в доме Беринга нынче господствовал дух петровских ассамблей, где каждый ведет себя так, как душе угодно. Впрочем, несколько правил соблюдались твердо. Они были когда-то определены в высочайшем указе «О достоинстве гостевом, на ассамблеях имеющем» и выставлены для всеобщего обозрения на честном зерцале: «Гостю надлежит быть мыту старательно, бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкою урону не нанести. Зелья пить вволю, ежели ноги держат. Лежачему не подносить, дабы не захлебнулся, хоть бы и просил. Упитых складывать бережно и в сторонке, дабы не повредить и чтобы не мешали танцам. Складывать отдельно, пол соблюдая, иначе при пробуждении конфуза не оберешься».
До такого состояния присутствующие у капитан-командора, впрочем, ещё не дошли. Да и не могли дойти по определению: гости были люди солидные, почти все в летах. Да и русское умение забывать о том, где находится край заздравной чаши, у представителей датских, немецких, английских кровей, несмотря на долгие годы их службы в России, не поколебало врожденной бюргерской осторожности и британской чопорности.
Из коренных русаков за столом был замечен лишь адмирал и граф Николай Федорович Головин. Но он по должности начальствующего над Адмиралтейством держал себя в узде и рюмочку с казёнкой то и дело незаметно отставлял в сторону. Обер-секретарь Кириллов, так же приглашенный на обед, в последний момент через курьера известил, что не сможет быть.
Потому и оказались за столом только люди флотские и их супруги. Разговор вёлся на непередаваемой смеси языков: немецкого, английского и русского, так свойственной Санкт-Петербургу еще со времен Петра Великого.
– Милорды! Милорды! Я готов разгадать эту загадку про Мексиканскую провинцию… – всё громче и настойчивей повторял Сандерс.
Он привлёк наконец к себе внимание Головина и Беринга, сидевших напротив.
– Да уж, сэр Томас, разгадайте. Мне лично не терпится узнать ваше мнение, – отозвался Головин. – Я ведь здесь единственный из тех, кому прожект сей так долго знаком. Ещё с пропозиций царева постельничего Федора Степановича Салтыкова. Именно он, а вовсе не Лейбниц, как принято теперь утверждать, заронил в душу Петра Алексеевича желание обрести Аниан. Ещё, помнится, в 1715 году Салтыков ратовал за изучение всего побережья Ледовитого моря, дабы корабли наши могли свободно плыть от Двины и до Амурского устья, а оттуда в Китай и Америку…
– О, милорд, сие есть не исторический экскурс, а большой политик самого ближайшего будущего! России предстоит завтра или послезавтра участвовать в вопросе о наследовании польского престола. Говорят, король Август Саксонский совсем плох. Как считает мой приятель, английский резидент Клавдий Рондо, кроме сына Августа Второго на престол будет претендовать ещё и граф Лещинский – ставленник Франции. Австрия и Ганновер вряд ли пожелают его воцарения. А они, насколько мне известно, – союзники России. Следовательно, неизбежно наше столкновение с Францией, а значит, и с её алиантом[25] гишпанской короной… – после столь продолжительной тирады Сандерс перевел дух и сделал большой глоток вина из оловянного бокала.