нить, уцелел ли Рубин. Может, мальчишки догадаются вернуться с пожарища в Логово Браги и рассказать? - У нас есть панацея, а толку с того? - Бурах пощелкал ногтем по пробирке с настоем. - Для ее изготовления необходима кровь особенного быка, но бойни теперь пусты. Там нет ни обычных быков, ни особенных - вообще никаких. Я могу передать Инквизитору эти несколько доз, мы спасем жизнь еще дюжине горожан - и все. Бесполезная победа. - Оюн, - подала голос Оспина. - Оюн, мы с тобой никогда не давали никаких клятв и обетов, мы просто молчали. Мы пытались помочь Укладу и его людям - теми средствами, что оставались в нашем распоряжении. Но теперь я хочу говорить. Запретишь ли ты мне? - Как я могу тебе запретить? - явно через силу выговорил Старейшина. Маленькая прозекторская Логова была тесна для него, ящик, на который он присел, зловеще похрустывал, - Ты Эсь’Пайна, наследница слушающих голос Матери Бодхо, а я всего лишь менху, избранный, дабы наблюдать за верностью жизни Уклада. Я старался блюсти традиции, я скверно знаю линии, но я делал все, что было в моих силах. Говори. Гаруспик удивленно хмыкнул. Вот, оказывается, каково истинное имя Оспины и ее титул в запутанной иерархии Уклада. А он-то считал ее просто степной знахаркой, знающей, опытной, но вздорной и упрямой. - Я родилась Травяной Невестой, меня учили слушать голоса ветров и Степи, - начала Оспина, сидя на постели, обхватив ноги руками и покачиваясь из стороны в сторону. - Я была прилежной ученицей, но что-то вокруг меня твердило: все это - пустое. Наши обряды, заклинания, традиции, кровь и травы - просто вылущенная оболочка ореха. Кожа, сброшенная змеей, кокон, покинутый вылупившейся бабочкой. Бабочка, наша степная магия, упорхнула. Просочилась сквозь пальцы, оставив нам прогорклый мед пустых слов. Нам нужно было решать иные вопросы, простые и понятные. Как добиться того, чтобы наши дети были сыты и в тепле. Чтобы рабочие на бойнях получали достойный заработок и жили не в протекающих холодных бараках, а в хороших домах. Чтобы молодежь Уклада имела возможность учиться и узнавать больше о мире вокруг нас. Мы создали из Уклада пугало, которым можно было припугнуть чужаков, ставших нашими хозяевами - Ольгимских. Они дали нам вместо святилищ - фабрику. Жизнь изменилась, ничего больше нельзя было вернуть назад. Магия не живет в разделочных цехах, - она вымученно улыбнулась, - место магии - на курганах, где танцуют Невесты Ветров и истинные менху поят землю кровью принесенного в жертву быка. Мы - подделка. Набитые гнилой травой чучела в одеяниях и амулетах прежних великих заклинателей, способных приказывать Ветру и Дождю, - она протянула руку, и Старейшина бережно коснулся лопатообразной ладонью тонкой, изможденной ладошки степнячки. - Чужаки пришли в наши земли с войной, чужаки основали Город, женщины чужаков стали Хозяйками - а мы затаились. Спрятались за невнятным бормотанием степных ведьм, за зловещими легендами, за россказнями стариков и старух. Ты понимаешь меня, Артемий? - Да, - гаруспик кивнул. - Но ты совершил невозможное, - просто сказала Оспина. - Ты вернул чудо. Создал панацею. Она горит во мне, и я знаю, она - истинна. Действенна. Через месяц-другой никто бы не смог сказать, что я была больна Песчанкой... если бы у меня были эти два месяца. Слушай же, поддельный менху, не перебивая... и постарайся понять меня. Понять не разумом, но сердцем. Она перевела дух, хлебнула из кружки остывшего настоя. Старейшина, Артемий и притихшие девочки смотрели на нее, ожидая завершения невеселой повести. - Панацея - это спасение. Спасение для всего Города, а не только для кучки избранных. Мы отвечаем за Уклад, и мы обязаны спасти его. Да, у нас больше не осталось быков. Да, у нас нет крови. Н-но... - она задышала тяжело и резко, словно через силу выталкивая из себя слова. - Крови нет - и она есть. Незримая живым оком, живая и горячая, не ведающая разложения и смертного тлена, кровь бурлит в туннелях под бойнями. Столетиями мы, дети Бодхо, сливали ее туда. Во время жертвоприношений на курганах, во время работы фабрики. Когда служительницы Матери поняли, что былому Укладу приходит конец, они добились того, чтобы Ольгимские основали Термитник на традиционном месте поклонения Бос Туроху. Из жрецов менху, олонги, собиратели трав и Невесты стали мясниками и наемными рабочими, клерками и фасовщицами. Но суть их деяний осталась прежней, хотя с каждым прошедшим десятилетием и новым поколением истинный ее смысл утрачивался все больше и больше. Повинуясь заветам Матери, мы выращивали племя авроксов, отдавая кровь павших под ножами священных быков и их потомков земле. Преобразовываясь, очищаясь и превращаясь, она оживала. Кровь под нашими ногами, пульсирующая кровь в жилах великого удурга, города, зачатого и выросшего на крови. На краткий, неуловимый миг изнуренная болезнью степнячка стала похожа на своих предшественниц, грозных и мудрых служительниц бродящей под звездами Матери Бодхо и ее сына, Первого Быка. Вязкая, бездонная тьма жадно шевельнулась в прищуренных глазах и сгинула. - Мы никогда не задавались вопросом, зачем и ради чего мы делаем это. Зачем всякое новолуние совершаем положенные ритуалы и раскрываем линии. Сегодня мы дождались ответа. Бурах, менху и наследник менху, ради спасения города превратит кровь в панацею, - она устало уронила руки на мешковину. - Вот наша тайна. Вот почему мы не роем глубоких колодцев и почему наша земля рассыпается в руках. Вот ответ на твои загадки, Бурах. - Нет! - Оюн взревел раненым быком, заставив пламя керосиновых ламп испуганно вздрогнуть в стеклянных коконах. - Нет, говорю я тебе! Ты больна, ты сама не понимаешь, что несешь! Мы спускались в эти треклятые тоннели, и ты сама, своими глазами видела, что в них - пустые каверны, истлевшие туши давно издохших быков, и не единой капли крови! Нет, будь ты хоть трижды Эсь’Пайна! Я запрещаю тебе играть с этой фальшивой верой, покуда я - Старейшина Боен! - Оюн, не блажи, - попытался вмешаться Бурах. Старейшина и Оспина проявили редкостное единодушие, хором рявкнув на него: «Заткнись!» - Ты их лучше сейчас не трогай, - шепотом сказала Тая. - Они... им нужно решить, куда повернуть колесо. Это... это сложно. - А я, можно подумать, не понимаю, - буркнул Артемий. - Но мне бы не хотелось, чтобы они убили друг друга, выясняя, кто прав, а кто нет. - Они - не убьют, - менху осознал, что девочка вот-вот разрыдается, и встревожено повернулся к Тае. - Убьешь - ты. - Тая, милая, что ты говоришь? - опешил гаруспик. Девочка прижала палец к его губам: молчи. - Значит, пришло время избрать другого старейшину, - отмела нападки Оюна степнячка. - Не злословь понапрасну. Мы оба хороши. Я не воспрепятствовала твоему намерению провести ритуал Боса Примигениоса, хотя и догадывалась, что, не ведая толком языка линий, ты раз за разом искажаешь его подлинную суть. Мы швырнули под жертвенный нож всех наших оставшихся авроксов, но Мать не ответила. Наше время кончилось, Оюн. Сделай мне последнее из одолжений - уйди сам, добровольно. Я передам власть и ее знаки следующему Главе Уклада. Мне будет легче уходить, зная, что ты остался в живых... - Куда уходить? - не сдержавшись, взвыл Бурах, у которого услышанное до сих пор не укладывалось в голове. Предания о тоннелях он, конечно, слышал и раньше - в детстве и юности. Но, как верно заметила Оспина, предания Степи были для детей вылущенным орешком без ядра истины. - Оспина, поимей снисхождение! Что ты задумала? Ты ведь можешь объяснять все по-человечески, что на тебя опять нашло?! - Она задумала сместить меня, отдать Уклад тебе и совершить Кледу, пробуждающую удурга, - на удивление кратко и внятно растолковал Оюн. - Я против этого. Не потому, что так уж сильно цепляюсь за титул Старейшины - хотя, полагаю, я неплохо справлялся со своей должностью. Но если я пойду у нее на поводу - значит, я признАю истинной всю эту чушь о знаках и предназначениях. Магии нет. Она ушла. Есть только мы и бойни. Теперь и боен нет. Все и всё умирает, и твоя панацея ничего не изменит. - Уклад вечен, - Оспина устало, тоскливо вздохнула. - Степь вечна, как жизнь под небом. Эпидемия окончится. Все вернется на прежние круги. Приедут новые жители,