– Очень выгодное вложение, – ухмыльнулся Хейген. – И зять, и пожизненный помощник – всего-то за две тысячи долларов… К кому обратимся?
Дон Корлеоне нахмурил лоб.
– Не к итальянцу, это точно. Поменяйте адрес в бумагах и отдайте дело еврею из соседнего округа. Война закончилась, и, думаю, многие наши paisan[6] захотят остаться. Нам понадобятся еще люди в Вашингтоне, которые возьмут на себя приток желающих, не заламывая цену.
Том записал указания дона в блокнот с пометкой: «Не Лутеко. Фишер».
Следующего просителя звали Энтони Коппола – с его отцом дон Корлеоне в юности грузил вагоны на железной дороге. Дело очень простое: Копполе нужны пятьсот долларов, чтобы оплатить оборудование и специальную печь для открытия пиццерии. Ссуда в банке по определенным причинам невозможна.
Дон достал из кармана пачку банкнот, но пяти сотен в ней не набралось. Поморщившись, он обратился к Тому Хейгену:
– Одолжи мне сто долларов. Верну в понедельник, когда схожу в банк.
Коппола начал отнекиваться, мол, и четырехсот будет достаточно, однако дон Корлеоне его прервал.
– Пришлось потратиться на свадьбу, – извинился он, похлопав просителя по плечу. – Наличности почти не осталось.
Он взял у Хейгена деньги и присовокупил к своим.
Консильери наблюдал за действом в безмолвном восхищении. Дон всегда говорил, что по-настоящему щедрый человек никогда не откажет другому. Как, должно быть, польщен Энтони Коппола, что дон, чтобы дать ему взаймы, сам влез в долг! Конечно, крестный отец – миллионер, но всякий ли миллионер готов поступиться удобством ради бедного друга?
Дон вопросительно поднял голову.
– Еще к вам Лука Брази, хоть он и не в списке, – сообщил Хейген. – Хочет передать поздравления лично, не на людях.
Впервые за вечер на лице дона отразилось недовольство.
– Это обязательно? – Он вздохнул.
– Вы знаете его лучше, чем я, – Хейген пожал плечами. – Он был очень рад, что его пригласили на свадьбу. Такая неожиданность… Думаю, он хочет вас поблагодарить.
Дон Корлеоне кивнул и жестом велел привести Луку Брази.
Кей Адамс поразило суровое и жестокое лицо Брази, поэтому она не преминула спросить об этом человеке у Майкла. Майкл же привел Кей на свадьбу как раз за тем, чтобы постепенно, не шокируя будущую спутницу жизни, раскрыть правду о своем отце. До сих пор она считала его обычным дельцом, лишь слегка нечистым на руку. Решив зайти издалека, Майкл объяснил, что Лука Брази – один из самых страшных представителей преступного мира Восточного побережья, главным образом потому, что может убрать неугодного человека в одиночку, без помощников, а значит, почти неуловим для закона.
– Не знаю, правда это или выдумки, – Майкл пожал плечами. – Знаю только, что они с отцом вроде как друзья.
В голове у Кей начало проясняться.
– Не хочешь ли ты сказать, – осторожно уточнила она, – что этот человек работает на твоего отца?
«Эх, была не была!» – подумал Майкл и выложил все как есть:
– Лет пятнадцать назад некие люди захотели отобрать у отца предприятие, занимающееся ввозом оливкового масла. Устроили покушение, которое чуть не увенчалось успехом. Лука Брази за две недели избавился от всех шестерых, тем самым положив конец знаменитой «оливковой войне».
Он усмехнулся, как будто рассказал забавный анекдот.
Кей поежилась.
– То есть твоего отца хотели убить гангстеры?
– Это было давно. С тех пор все улеглось, – успокоил ее Майкл, но сам встревожился, не поспешил ли он.
– Я поняла. Ты хочешь, чтобы я испугалась и передумала за тебя выходить! – Кей улыбнулась и ткнула Майкла локтем в бок. – Очень умно.
Майкл улыбнулся ей в ответ:
– Я лишь хочу, чтобы ты все тщательно обдумала.
– Он в самом деле убил тех шестерых?
– Так писали в газетах, доказать никто ничего не смог. Была, впрочем, еще одна история – якобы настолько ужасная, что даже отец не хочет о ней говорить. Том Хейген в курсе, однако и он отказался рассказывать. Я как-то в шутку спросил у него: «Сколько мне должно исполниться, чтобы я мог узнать ту историю?» Том ответил: «Лет сто, не меньше». – Майкл пригубил вина. – Думаю, теперь тебе понятно, что это за человек.
Лука Брази действительно мог заставить даже дьявола в аду задрожать. Низкорослый, широкоплечий, с массивной головой, самим своим видом он внушал ужас. Лицо его как будто застыло маской злобы. Карий цвет глаз был ближе к могильной земле, чем к теплой охре. Губы оттенка сырого мяса, тонкие и жесткие, всегда казались мертвенно неподвижными.