- Возможно, - Элика повернулась к Ганелю. – Иустин, вы знаете все на свете. Хорошо ли вы помните историю Харемского монастыря?
- Более-менее. А что вас интересует, сэра Элика?
- Не напомните ли мне историю создания этой картины?
- Я знаю только то, что имя мастера осталось неизвестным.
- А время создания?
- Строительство монастырской церкви было закончено примерно триста пятьдесят лет назад. Думаю, эта картина была написана тогда же.
- То есть, в то время, когда здесь жил Мацей Хомрат?
- Ну, вероятно, - Ганель пожал плечами. – Полагаете, это он написал эту картину?
- С этой рамы недавно стерли пыль, - сказала Элика очень нехорошим тоном. – И сделал это человек, который где-то на голову выше меня. – Эвальд, ты не хочешь использовать свой фламенант-медальон? Попробуй восстановить изображение на картине. Я могла бы сама ее омолодить, но хочу, чтобы это сделал ты.
Я подчинился. Вложил меч в ножны, подошел к картине, и, положив ладонь со свисающим между пальцев медальоном, попытался сосредоточиться и представить себе, как проявляется изображение на старой картине.
- Давай я помогу, - предложила Элика и взяла меня за свободную руку.
Кристалл в медальоне немедленно засветился, в воздухе заплясали огненные мухи, и на картине, точно на проявляемой фотографии, начало проступать изображение.
- Отлично! – выдохнула Элика, когда хрономагия сделала свое дело.
Центральная секция триптиха изображала, как это и было принято в материанских храмах, Матерь-Воительницу на коне и в полном вооружении, с орифламмой в левой руке и обнаженным мечом в правой. За Матерью выстроилось войско под имперскими и фламеньерскими знаменами. На правой и левой секциях были святые Арсения и Болдуин с дарами для Матери в руках. В этом изображении не было ничего необычного, если не считать того, что выписано оно было с куда большим мастерством, чем подобные изображения, которые мне до сих пор приходилось видеть. Но была еще и нижняя секция, с лежащей навзничь обезглавленной мужской фигурой, окруженной языками пламени. Казалось, Матерь попирает эту фигуру копытами своего коня.
- Поверженный Зверь? – спросил я.
- Совершенно неканоническое изображение, - произнесла Элика, не отрывая взгляда от картины. – Впервые вижу такое. За спиной Матери не видно стен Мирны. В ее руке не имперский меч, а эльфийский. Болдуин изображен в доспехах, а Арсения… Ты видишь это, Эвальд?
- Что?
- Арсения изображена, как виарийка, - со странным блеском в глазах ответила Элика. – Посмотри на ее уши и черты лица. Ужасная ересь. Этот художник наверняка был безумен, если изобразил такое. Или же он был пророком?
- Я не понимаю.
- Здесь текст, - Элика наклонилась к триптиху, чтобы лучше разглядеть причудливую вязь, выписанную на орифламме в руке Матери. – «Не то, что было, а то, что будет, и не повторится вовеки!»
- Теперь я понимаю, почему Харем постигло такое ужасное проклятие, - проскрипел Бодин. – Мнится мне, что монастырь сей был оплотом еретиков.
- Не потому ли сулийские корсары так стремились его взять, а, Эвальд? – шепнула мне Элика. – Очень интересно, очень… Что дальше, отец Бодин?
- Здесь нет ничего, – ответил инквизитор. – Нам следует посмотреть зал капитула и библиотеку.
Мы вышли из церкви, пересекли двор и направились в жилые помещения. Я незаметно для Бодина привесил фламенант-медальон на эфес меча. Мной все больше и больше овладевала тревога – или соседство с упырями так на меня действовало? Я не верил Бодину, что он вызвал мертвецов исключительно для того, чтобы защитить нас. Что-то тут не так, нужно быть начеку…
В библиотеке и скриптории мы увидели печальное зрелище. Мебель была частично переломана, весь пол вперемешку с заскорузлыми тряпками, иссохшими костями и черепками усеивали полуистлевшие клочья пергамента и бумаги, книги из шкафов изорваны и разбросаны по полу. Своды покрывала черная копоть. Дальний угол был превращен в открытый очаг с кучей слоистого пепла, оставшегося от десятков сожженных томов; в нем виднелись обугленные человеческие кости. Ледяной сквозняк из разбитых окон разбросал этот пепел по всей библиотеке. Еще одна куча переломанных костей и черепов была в камине. Казалось, некая сила безжалостно рвала и крушила тут все, до чего могла дотянуться.
- Похоже, мы тут ничего не найдем, - сказала Элика. – Здесь все уничтожено.
- Они что, жрали друг друга? – спросил Домаш.
- Они сошли с ума, - пояснил Ганель. – Согласно легенде…
- Иустин, помолчите, - остановил я его. – Не время для историй.
- Давайте продолжим путь, - предложил инквизитор.
Зал капитула некогда был великолепен и даже сейчас, спустя сто лет после того, как монастырь был заброшен, производил впечатление. Часть витражей в стрельчатых окнах уцелела, и красные, зеленые, золотистые стеклышки в свинцовых оправах тепло искрились в лучах весеннего солнца. Несмотря на полумрак и холод в зале, на то, что скамьи для братьев, высокое резное кресло настоятеля и пол покрывал слой вековой пыли, после всего виденного в монастыре зал капитула не производил впечатления заброшенности и запустения.